Принц Вест-Эндский - читать онлайн книгу. Автор: Алан Ислер cтр.№ 3

Так что разговор принимал опасное направление. Не желая произносить слова, которые могут быть использованы против меня, я ответил на откровенность Сельмы сочувственной улыбкой:

— Пожалуй, я все же пойду, моя дорогая. Подышу перед обедом. Сельма снова потянулась к списку самоходящих.

Манди Датнер, Магда Дамрош: сходство очевидно даже для тугодума. Но что оно означает? Нет, я не сенилен, не безумен. Я не хуже вас знаю, что дитя из Кливленда не может быть Магдой Дамрош, которая разбила мне сердце в Цюрихе много лет назад. Та Магда взвилась дымом над Освенцимом в 43 году. Этим ужасным известием я обязан Эгону Зелингеру, который прислал письмо из Тель-Авива, неведомо как разыскав меня в 1952 году. Он разыскивал уцелевших. Не считая себя уцелевшим, а кроме того, имея особые причины не переписываться с ним, я не ответил.

Но в некотором смысле эта Манди Датнер есть та Магда Дамрош. Появление ее здесь не может быть случайностью. Однако о цели его она знает, я думаю, не больше, чем я. Тем не менее я ни на секунду не усомнюсь, что наша встреча здесь предопределена какой-то Целью. Рихард Хюльзенбек, из первого набора нигилистов-дадаистов, некогда высмеивал меня как типичного немецкого поэта, «дурачка, который думает, что все должно быть так, как есть». (Несколькими годами позже он ознакомил с этой идеей читателей. Меня он, разумеется, не упоминал. Для них я давно стал персоной несуществующей.) Не обязательно верить в Порядок, в Судьбу или в Бога наших отцов, чтобы верить в существование Цели. На императорском балу, когда помощник шепнул Меттерниху, что умер российский царь, князь якобы обронил: «Интересно, для какой цели ему это понадобилось?» Может быть, Синсхаймер в Минеоле уже знает это.

Ну, наш маленький сбор мы провели. Враждующие фракции, видимо, встретились заранее и устранили разногласия. Нас, остальных, поставили перед свершившимся фактом. Председательствовал Наум Липшиц. У него маленькая головка, узкая и подвижная, как у ящерицы. «Мы спросили себя, — сказал он, — чего бы хотел Адольф?» Синсхаймер, как выяснилось, хотел бы, чтобы его место занял не кто иной, как Липшиц. Но подождите, это еще не все: Липшиц посмотрел на меня и облизнулся. В роли призрака Синсхаймеру хотелось бы видеть Фредди Блума. Таким образом, оставалась роль, первоначально отведенная Липшицу, — могильщика. По-видимому, Синсхаймер хотел бы видеть в ней меня.

Бенно Гамбургер, настоящий друг, с воодушевлением встал на мою защиту.

— Что за чепуха? Мы что, в России? Указ Верховного Совета? Чтобы играть призрака бывшего датского короля, нужен талант и врожденная величавость. На эти качества Корнер может претендовать вполне обоснованно. Пусть Фредди Блум изображает провинциального приживала, коим он, несомненно, является.

Лысина Липшица заблестела. Он часто заморгал, повернулся к мадам Грабшайдт, ища поддержки. Каковую и получил.

— Ну это уже наглость, Бенно Гамбургер, наглость. Я защищаю не Блума, видит бог. Я не скрываю своего мнения о нем. (Тут Блум вздрогнул.) Но немного уважения к Адольфу — да будет земля ему пухом — не помешало бы. И не помешало бы подумать о Науме. Он заменил бедняжку Адольфа не только в роли принца, но и в роли режиссера. Так что, прежде чем говорить, вы бы немного подумали.

Гамбургер взглянул на Лотти с отвращением. До ответа он не снизошел.

Липшиц облизнулся.

— Лотти, позвольте мне с ним объясниться. Возражение есть возражение. Пусть я режиссер, но я не какой-нибудь Сталин. — И он пустился в объяснения, петлявшие, как раненая змея в непроходимом кустарнике.

— Довольно, — Гамбургер поднял руку. — Доктор Коминс на дежурстве. Я констатирую острую словесную диарею. Подите, может, он вам что-нибудь пропишет. — Он встал и направился к двери, задержавшись, только чтобы показать пухлым пальцем на Липшица (По-английски lip — губа, shit — дерьмо). — Фамилия вам досталась недаром! — Дверь за ним захлопнулась.

Я, придерживаясь своей политики неучастия в сварах, разумеется, ничего не сказал. Кроме того, смутная мысль мелькнула у меня в голове. Точно тусклый свет в клубящемся тумане. Правда, она исчезла, не успев оформиться. Но оставила после себя ощущение, что в смене моих ролей также есть некая Цель. Все понемногу сходится. Что «все»? Это мы увидим. Мне предстояло быть могильщиком.

В отрочестве — в предпубертатном возрасте, как мы без стеснения выразились бы сегодня, — я постоянно терял какие-то части своего организма. Гланды, аппендикс — это понятно и нормально. Но я потерял также мизинец на ноге, левую почку, кончик пальца. Как вы понимаете, ничего существенного. И не припомню даже боли, сопровождавшей эти «несчастья с Отто», никаких травматических переживаний. «С возрастом это пройдет, Фрида, не надо волноваться», — твердо сказала маме моя незамужняя тетка Маня. «Надеюсь, от него что-нибудь останется», — простонала мама.

Об этих детских несчастьях мне напомнило сегодня утром страшное открытие: пропало письмо Рильке! Рильке, самого возвышенного из немецких поэтов. Я искал повсюду, перерыл всю комнату. В «Потерянных вещах» о нем ничего не известно. Горничные, если им и вправду понятен мой корявый испанский, утверждают, что не видали его. Естественно, что по случаю столь важной утраты — кражи? — я отправился к Коменданту, прорвавшись мимо секретарши. Напрасно. Этот обыватель, Комендант, был невозмутим, непроницаем. Из-за чего такой шум? Он уверен, что письмо найдется. Я путался в словах. К моему стыду, я заплакал. Я не мог остановиться. Комендант рассвирепел. Если я позволяю себе так расстраиваться по пустякам — по пустякам! — я скоро не смогу участвовать в репетициях. Он дал мне успокоительное и велел лечь в постель. Позже он ко мне заглянет.

Таблетка, кажется, подействовала.

Прошло две недели с тех пор, как я написал эту последнюю фразу. Головные боли не прекращались, и запор сменился болезненными кишечными спазмами. Были и другие осложнения: например, онемела левая рука. Но все это позади, и я рад сообщить, что уже выздоравливаю. Осталось только легкое головокружение и непривычная слабость в ногах.

Меня навестил Гамбургер. И Липшиц вел себя весьма порядочно, заверил, что роль могильщика по-прежнему за мной. Как правило, исключенный из списка самоходящих автоматически выводится из спектакля. Но, по его словам, он поговорил обо мне с Комендантом и сумел сохранить за мной роль. Он принес букет цветов и добрые пожелания труппы.

Письмо мое так и не «нашлось».

Какое крушение жизни! Для того, кто стартовал с вершины, стал признанным литератором, практически даже не начав карьеры, в девятнадцать лет уже опубликовал книгу стихов «Дни тьмы и ночи света», статью в разделе культуры «NUrnber-ger Freie Presse»!

Несколько лет назад, у букиниста, я наткнулся на английский перевод одного моего стихотворения. Он был напечатан в томике, обреченно озаглавленном: «Серебряные голоса Германии, 1870 — 1914. Антология предвоенной поэзии» (Лондон, 1922). Очевидно, я поспел к самому отходу поезда. Книга была вся в пыли и распадалась. Вот образчик того, как звучит немецкий серебряный голос в переводе: