Тяжкие повреждения - читать онлайн книгу. Автор: Джоан Барфут cтр.№ 14

Можно? Поправить? Бога ради, Лайл!

— Что потом было, я не знаю. Не слышал, поймали его или нет. Нас увезла «скорая», в больнице нам только сказали, что лучше отвезти тебя в другое место, мы сейчас в Северной, тут, говорят, лучшие специалисты. Так что ты в хороших руках.

Он улыбается обнадеживающей улыбкой или пытается выглядеть любящим.

Да, но на один вопрос она теперь знает ответ: где. Значит, она в огромной клинике, в северной части города, совсем, к слову, близко от ее работы. Она все время ездит мимо Северной клиники, иногда читает в газетах об исследовательских проектах и всяких чудесах, но ей никогда не приходилось бывать внутри. Время от времени они собирают средства на какой-нибудь проект. Наверное, нужно было что-нибудь пожертвовать.

— Когда?

— Что когда?

Господи, ну куда понятнее?

— То есть сколько сейчас времени или когда все это случилось? Сейчас утро. Ты довольно долго была без сознания, а потом тебе что-то вкололи, чтобы ты спала, пока они брали анализы и осматривали.

Она бы содрогнулась, если бы могла, думая о том, что кто-то брал анализы и осматривал ее, когда она была беспомощна. Да, но даже если бы была она в сознании, с ней можно делать все что угодно.

Утро. У нее назначены встречи, хотя сейчас она не помнит, с кем, по какому поводу, да и какая разница? Вчера это могло быть важно, сегодня ни черта не значит. Лайлу нужно было быть в суде. Он совершенно вымотан. На мгновение зажигается слабенькая, в сорок ватт, лампочка сочувствия: ей, несмотря ни на что, хотелось бы взять его за руку, в благодарность за то, что он здесь.

Насколько она понимает, они сейчас держатся за руки.

— Полицейские хотят с тобой поговорить, когда ты будешь готова. Им нужно все уточнить.

А ей какое дело до полицейских и того, что им нужно?

— Врачи, — шепчет она с раздражением. Он же юрист, должен понимать, что важно в рассказе, в деле, а что нет. В своем рекламном бизнесе она такой ошибки никогда не допустит. Там у тебя есть совсем чуть-чуть места или эфира, чтобы сказать самое главное, и все, время вышло.

Он сомневается, глаза у него бегают. Не похож на человека, который собирается сообщить что-то хорошее.

— Я тебе уже, в общем, рассказал, что говорят врачи: подождем, потом, скорее всего, будут оперировать, и шансы, что все сложится удачно, очень велики. Просто тебе нужно набраться сил и терпения, и все.

Ну нет, это вряд ли все.

— По делу, — говорит она. Потом получается добавить: — В подробностях.

Интересно наблюдать, как кто-то на твоих глазах принимает решение. Она видит, как его лицо раскрывается и проясняется, губы слегка дергаются, расслабляясь, потом сужаются ноздри и расширяются глаза, поднимаются брови. Мелкие морщины на лбу разглаживаются, складки у рта становятся глубже. Он смотрит на нее так, как обычно смотрит в сложной и напряженной ситуации. В выражении его лица в эти моменты, пожалуй, больше уважения, чем любви.

Это вселяет определенные надежды. Она снова стала для него Айлой, человеком, а не пациентом, или женой, или ответственностью, или обузой, или проблемой.

Во всяком случае, не калекой.

Откуда выплыло это запретное слово?

— Хорошо, — говорит он. — Сейчас они могут сказать, что пуля зацепила позвоночник. Довольно высоко. И еще, на самом деле, тебе повезло, потому что, будь угол немножко другим, она бы пробила мягкие ткани и задела какой-нибудь жизненно важный орган. А если бы она вошла повыше, то повредила бы мозг.

Можно подумать, мозг — не жизненно важный орган.

— Очень хорошо, что ты как раз повернулась, когда он выстрелил.

И значит, очень плохо, что не повернулась чуть больше, чуть резче или быстрее. Тогда пуля, не причинив никому вреда, расплющилась бы о дверной косяк, или о холодильник, или об пол.

— Вот, и когда она вошла в позвоночник, судя по всему, пострадал спинной мозг, но они пока не знают, в чем там дело, потому что пуля раскололась, или как там это называется, и какая-то ее часть, осколок, я так думаю, все еще там. Но он может сам выйти, когда твое состояние станет более стабильным, нам нужно подождать.

Айле кажется, что более стабильной, чем она сейчас, быть уже невозможно. Стабильнее неподвижности может быть разве что смерть. Она хмурится или думает, что хмурится, хочет нахмуриться, глядя на него.

Да, но он опять сказал «нам». Он здесь, лицо у него опечаленное, и сердце наверняка тоже.

Да, но он может говорить «мы», «нам» сколько угодно, но это не у него осколок пули в позвоночнике и повреждение спинного мозга, приведшее к параличу.

— Паралич? — спрашивает она.

Он не смотрит ей в глаза.

— Пока да. Но я уже сказал, нужно потерпеть. Набирайся сил. Тогда мы сможем узнать больше. Все выяснить.

Осторожнее с вопросами, снова вспоминает она. Потому что ответы могут быть не те, которые хочешь услышать или даже можешь вынести. Эту правду она выучила, благодаря Джеймсу хорошо выучила, вызубрила, и сейчас она стала чем-то вроде лозунга или девиза.

— То, — продолжает Лайл, — что ты можешь говорить, очень хороший признак. Это значит, что с легкими все более-менее в порядке. И то, что мышцы лица у тебя немножко работают, тоже. Например, ты можешь моргать. Могла бы даже, — какое милое и полное надежды лицо, — улыбнуться, если бы захотела.

Она, как ей кажется, может и прищуриться. Повезло ему, что она не может подняться с постели. «Какого черта я буду улыбаться?» — вот что она хотела бы сказать.

— С чего? — это все, что у нее получается. Этого достаточно, чтобы он смутился.

Но он же здесь. Он старается. Она должна быть ему благодарна.

Нет. Благодарность выглядит жалко, она не может так унижаться. И он так долго не сможет.

Это не может быть надолго. С ней, с такими, как она, не должны происходить такие вещи.

Но происходят. Из толпы людей без особых проблем постоянно выхватывают кого-то, без всякой системы, наобум, выхватывают и швыряют в настоящий ад. Почему не ее?

Потому. Потому что разве нет какой-нибудь нормы несчастий? Разве она свою уже не выполнила и Лайл тоже? Потому что она только-только снова начала радоваться жизни, с ним, всего несколько спокойных лет. Так кто ведет учет, что за садист, который ни считать, ни оценивать толком не умеет? Просто не верится, она бы покачала головой, но как раз этого не может — и многого, многого другого.

Что она тогда может? Злиться. Помнить. Самые глубокие потрясения остаются с тобой навсегда, — это она тоже знает благодаря Джеймсу. То, что она знает о нем, до сих пор бьет ее, как током, и сила этого тока снова и снова ее удивляет. Когда люди говорят о событиях, от которых содрогается земля, они имеют в виду что-то большое или ужасное. Как военные преступления, или убийство, ураган, рождение ребенка, откровение. Откровение в почти библейском смысле, апокалипсис. Судный день. Как пуля.