Книга узоров - читать онлайн книгу. Автор: Дитер Форте cтр.№ 24

Когда через несколько месяцев его привезли домой без обеих ног, он долго безмолвно сидел в углу. Он не разговаривал ни с женой, ни с детьми и лишь изредка бормотал: «Горняцкая рубаха – смертная рубаха» – или же напевал по ночам, когда все спали:

Снимаю кротко в миг кончины

Я черный китель горняка,

Фонарь кладут со мной в могилу,

И там же – молот и кирка.

Одежды белые дарует мне Господь,

Ведь только небо – справедливости оплот.

Однажды утром он потребовал зашторить окна, велел принести угольной пыли, натер ею лицо, ни на какие вопросы не отвечал и с тех самых пор всегда сидел в темноте, чернил лицо углем, не брил бороду и не желал ничего знать о внешнем мире. Старший сын смастерил для него трон из грубых досок, с которого он отныне не слезал и в котором проводил и дни и ночи, здесь же он спал сидя, забываясь на несколько часов. А еще он потребовал себе корону из золоченой бумаги, которую ему вырезал внук, попросил жену дать ему кусок красной гардины, который перебросил через плечо, и теперь именовал себя только Угольным Королем, и никак иначе.

Если его навещали друзья-горняки из его шахты, то он пускался в мрачные прорицания о том, что Бог-де перевернет землю и тогда кровля окажется внизу, а почва пласта – наверху, шахты будут копать из глубины наверх, раскаленная земля глубин попадет тоже наверх и смешается с углем, уголь запылает огнем и на поверхность земли хлынет адский жар. При этом Йозеф оскаливался, дико вращал глазами, которые страшно белели на его черном лице, и показывал гостям красный язык.

Потом он начал утверждать, что слышит голос своего предка из Дабровы, который лежит погребенный внутри горы и отчетливым голосом провозглашает истину, и ему надо записать эти слова. Он потребовал принести оберточную бумагу и принялся писать, то и дело замирая и прислушиваясь к внутреннему голосу:

Заповедная истина.

Господь создал мир за шесть дней.

Господь не отдыхал на седьмой день.

Заповедная истина.

На седьмой день Господь стал прятать уголь.

Господь запрятал уголь глубоко в землю, чтобы его нельзя было достать.

Заповедная истина.

Если люди выкопают уголь, рай для них потерян.

Если уголь увидит свет дня, то он превратится в огонь.

Все, что появится благодаря этому огню,

будет уничтожать людей.

Железо и сталь вновь обратятся в огонь,

и все люди от этого погибнут.

Сие есть заповедная истина.

Эту истинную «Господню» заповедь, которую поведал ему предок из Дабровы, до сих пор лежащий внутри горы, он прибил гвоздями к своему трону и разрешал читать ее всякому, кто обещал проповедовать это откровение и нести его дальше по свету.

Когда однажды к ним явился местный врач и стал интересоваться Откровением Йозефа, верная жена героически поклялась, что Йозеф никогда ничего подобного не писал. Врач, казалось, поверил ей, но с тех пор всякую бумажку, которую Йозеф по ночам испещрял письменами, она по утрам выбрасывала в печку. Когда Йозеф как-то случайно обнаружил это, – он просто потребовал назад только что по-новому открывшуюся ему и записанную им историю о трех волхвах, – то он сказал только: «Ну и хорошо. Предсказание исполнилось. Мы все закончим нашу жизнь в огне». Писать ему больше не разрешали, поэтому он замолчал окончательно, и вскорости его нашли мертвым на троне. В руке он сжимал маленький клочок бумаги, а на нем – несколько слов, которые никто не смог разобрать.

Променад, совершаемый Фридрихом Фонтана, начинался каждый день с некоего ритуала, который торжественно выполнялся на пороге дома и гарантированно собирал толпу зрителей. Сначала он поднимал взор вверх и оценивал погоду, потом одним точным движением насаживал на свою «балду» соломенную шляпу, лихо заломив ее набекрень, вынимал сигару из серебряного портсигара, затем решительным взмахом висящего на цепочке от часов сигарного ножика с перламутровой ручкой обрезал кончик сигары, вдохновенно подносил ее ко рту, при помощи спички поджигал специальную лучинку и начинал тщательно раскуривать сигару, делая короткие, но неторопливые затяжки. Когда сигара разгоралась, он с необычайной ловкостью тростью описывал в воздухе сложную траекторию и начинал прогулку.

Вся эта процедура, с годами доведенная до совершенства, производила впечатление циркового номера, отточено было каждое движение, все вместе складывалось в одно гармоническое целое, ровно через сорок пять секунд он делал первый шаг и при этом, хитро прищурившись, посматривал на довольных зрителей, ради которых, собственно, и задуман был этот совершенный в своем роде номер. В легком светлом сюртуке, в панталонах цвета беж, в белых башмаках и переливающейся всеми цветами радуги шелковой крылатке, схваченной бриллиантовой булавкой, он плавно плыл по городу, выписывая в воздухе сложные фигуры своей тростью.

Променады такого рода были его излюбленным занятием. Больше всего на свете любил он прогуливаться солнечным денечком по оживленным улицам, здороваться со старыми знакомыми, заводить новых, приглашать их выпить стаканчик вина да посидеть в прохладном дворике какого-нибудь питейного заведения и там, покойно положив руки на серебряный набалдашник своей трости так, чтобы непременно был виден красный агат на его золотом кольце, мирно болтать с другими посетителями, разглядывать прохожих, самому покрасоваться, поприветствовать всех и каждого, мастерски жонглируя своей шляпой. Он мог бы сидеть так часами, если бы не приятная необходимость продолжить променад, чтобы заглянуть еще в какое-нибудь уличное кафе, а это всецело зависело от положения солнца на небе и от проходящих мимо знакомых. Его блаженное, светящееся внутренней радостью и излучающее эту радость лицо расцветало за день от изрядного числа бокалов рейнского и мозельского, а он был известным знатоком и того, и другого. Он ненавидел долгие прогулки, ему вполне достаточно было Хофгартена как конечной цели путешествия, а парки Малькастена и Тонхалле, расположенные на самом краю старой части города, считались крайними пограничными пунктами его прогулок и удостаивались его усилий только потому, что там он мог под сенью старых деревьев весьма приятно провести время, болтая с художниками и сведущими в искусстве горожанами.

Фридрих Фонтана, который родился в 1866 году в Берлине, по чистой случайности именно в тот день, когда разразилась битва при Кениггретце, должен был, как и его отец, стать машинистом локомотива, однако элегантно уклонился от своего предназначения, совершенно сознательно перепутав на экзамене по управлению локомотивом красный и зеленый цвета, поэтому его сочли дальтоником и признали профессионально непригодным. После этого он прошел военную службу в прусском гвардейском артиллерийском полку, который, как он любил отмечать, «по праву носит звание Первого», а затем окончательно покинул Берлин, поскольку прусские представления о службе и долге были для него непереносимы. Он любил, чтобы было повеселее.

В поисках дальних родственников он наконец осел в Дюссельдорфе, но не обошлось без интрижки, которая до того, еще в Изерлоне, обернулась коротким, но пламенным любовным увлечением некоей Хеленой Беккер, дочерью Беккера-младшего, владевшего фабрикой металлоизделий в Изерлоне, и закончилась женитьбой. Прекрасная Хелена была певицей и только что завершила курс обучения, поэтому лелеяла планы снискать славу в Дюссельдорфе, так что не только любовь и тяга к искусству, но и общая цель – Дюссельдорф – свела их вместе.