Визит лейб-медика - читать онлайн книгу. Автор: Пер Улов Энквист cтр.№ 64

План был очень прост.

Гульберг всегда считал, что именно простота сложных планов и делала их успешными. Надо было завладеть персоной короля. Надо было также завладеть персоной Струэнсе. Предполагалось, что эти двое не способны оказать сопротивление или вызвать трудности.

И потом уже завладеть персоной королевы.

Это, однако, вызывало беспокойство, объяснить которое было труднее. Захватить ее не представляло никаких трудностей. Но ей нельзя было, ни при каких обстоятельствах, давать вступать в контакт с королем. Нельзя было допустить, чтобы король подчинился ее влиянию. Его надо было заставить понять, что он подвергается ужасной опасности, что Струэнсе с королевой хотят его убить. Но под взглядом прекрасных глаз этой маленькой английской шлюхи Кристиан, быть может, и засомневается.

Главная опасность заключалась именно в этой маленькой английской шлюхе. Все ведь начиналось и кончалось этой молодой женщиной. Гульберг был единственным, кто это понимал. Поэтому ему надо было ее уничтожить; и тогда его никогда больше не поразит зараза похоти, и ему больше не придется в ночной тьме, плача, с размазанным по телу семенем желания, стоять на коленях.

Сильный холод.

Ураганный ветер, налетевший днем с востока, к вечеру стих. Влага смерзлась, и Копенгаген покрылся коркой льда.

Во всех мемуарах и воспоминаниях говорится о полнейшем спокойствии этой ночи.

Никакой бури. Никаких звуков от стоящих на своих постах солдат. Никаких птиц не сносит ураганным ветром.

Сохранились списки заказанных для той последней трапезы продуктов. Шесть гусей, тридцать четыре угря, триста пятьдесят улиток, четырнадцать зайцев, десять кур; накануне, кроме того, заказали треску, камбалу, а также разную мелкую птицу.

В течение тех часов совершенно обычным образом вкушалась, в изобилии, последняя трапеза периода датской революции, в присутствии лишь двадцати четырех слуг.

Они вернулись в свои комнаты во дворце. Переоделись в маскарадные костюмы.

Кристиан, Струэнсе и королева ехали на маскарад в общей карете. Струэнсе был очень молчалив, и королева обратила на это внимание.

— Ты неразговорчив, — заметила она.

— Я ищу решения. И не нахожу.

— Тогда я хочу, — сказала она, — чтобы мы завтра составили от моего имени письмо русской императрице. В отличие от остальных правителей, она просвещенная. Она стремится к прогрессу. Она — возможный друг. Она знает, что было сделано в Дании за последний год. Она это одобряет. Я могу написать ей как одна женщина-просветительница другой. Возможно, нам удастся создать альянс. Нам необходимы крупные альянсы. Мы должны мыслить масштабно. Здесь у нас одни враги. Екатерина может стать мне другом.

Струэнсе быстро взглянул на нее.

— Ты смотришь слишком далеко, — сказал он. — Вопрос, есть ли у нас время, чтобы туда смотреть.

— Нам пора перестать быть близорукими, — сказала она тогда, как отрезала. — Иначе мы пропали.

Когда Их Величества, в сопровождении Струэнсе, прибыли в Придворный театр, танцы уже начались.

Струэнсе вдруг вспомнился спектакль «Заира» с Кристианом в роли Султана.

Это тоже было в Придворном театре. Разве не сразу по возвращении из путешествия? Возможно, месяц спустя, он забыл; но ему вдруг вспомнился Кристиан в той роли. Эта худенькая, хрупкая детская фигурка, которая с такой четкой дикцией, с удивительно естественными, хорошо продуманными паузами, перемещалась в стилизованных декорациях, среди французских актеров, словно в каком-то медленном ритуальном танце, со странно движущимися руками, казавшимися совершенно естественными на этой сцене, в этой пьесе, в то время как в ужасной настоящей жизни Кристиана они производили впечатления искусственных.

Он был тогда абсолютно убедительным. Собственно говоря, лучшим из всех актеров. Удивительно спокойным и достоверным, словно бы эта сцена, эта пьеса и эта профессия — профессия актера, были для него совершенно органичными и единственно возможными.

Он ведь никогда, по сути, не умел отличать действительность от лицедейства. Не из-за бесталанности, а из-за режиссеров.

Стал ли Струэнсе для Кристиана режиссером? Он прибыл с визитом и получил некую роль, и наделил Кристиана другой. Этот бедный напуганный мальчик был, возможно, достоин лучшей роли. Возможно, Струэнсе следовало тогда прислушаться повнимательнее, возможно, у Кристиана была некая важная мысль, которую он хотел передать именно как актер, посредством театра.

Это было так бесконечно давно. Почти три года назад.

Теперь, 16 января 1772 года, Кристиан танцевал менуэт. Он всегда был хорошим танцором. Тело у него было легким, как у ребенка, в танце ему приходилось двигаться, согласно предопределенным танцем репликам, но все же свободно. Почему ему не дали стать танцором? Почему никто не видел, что он был актером, или танцором, или кем угодно — только не избранным Богом самодержавным правителем.

Наконец, танцевать стали все. Все были в костюмах и в масках; танцевала и королева. Именно здесь, в Придворном театре, во время маскарада, она когда-то подала Струэнсе первый сигнал.

Это, вероятно, было весной. Они танцевали, и она все время смотрела только на него, и лицо ее выражало такое напряжение, словно она собиралась что-то сказать. Возможно, причиной было то, что Струэнсе говорил с ней как с человеком, и она была благодарна. Возможно, было и нечто большее. Да, было. После этого она повлекла его за собой, и они вдруг оказались в одном из коридоров. Она быстро огляделась и потом поцеловала его.

Ни единого слова. Просто поцеловала. И еще эта легкая, загадочная улыбка, которая, как он сперва думал, была выражением очаровательной детской невинности, но которая, как он тогда сразу понял, была улыбкой взрослой женщины, и улыбка эта говорила: я люблю тебя. И ты не должен меня недооценивать.

Тут были все, кроме вдовствующей королевы и Рантцау.

Все было совершенно как обычно. Через некоторое время Кристиан прекратил танцевать и сел играть в лу [25] с компанией, в которую входил и генерал Гелер. Король, оставив танцы, еще минуту назад вдыхавшие в него жизнь, казалось, внезапно погрузился в рассеянность и меланхолию. Он играл, не задумываясь, у него, как обычно, не было денег, и он проиграл триста тридцать два риксдалера, которые пришлось выложить генералу и которые он после катастрофы, к сожалению, так и не получил обратно.

В другой ложе сидел полковник Кёллер, ему предстояло руководить военной частью предстоящего в эту ночь переворота. Он играл в тарок с гоф-интендантом Бергером. Лицо Кёллера было непроницаемым. На нем нельзя было прочесть никакого волнения.