Я стал поднимать над сиденьем расставленные ноги.
— «Окатил мою душу…»
Я посмотрел на нее в зеркале, как она раскачивает головой направо и налево, вид у нее был как у ребенка, потерявшегося во сне.
— «Окатил мою душу…»
Я почувствовал, что больше сдерживаться не могу. Мои внутренности действовали по собственному произволу.
— «Ог-нем…»
Я ждал, не мигая уставившись в зеркало.
— «Вива Лас-Вегас, Вива Лас…»
Она повела носом.
— Ты, что ли, испортил воздух?
Она бросила взгляд на меня в зеркале. Я улыбнулся.
Она фыркнула:
— А ну прекрати!
Я вспомнил фильм, в котором герой держит ладонь над огнем в доказательство выдержки и верности.
— Сукин сын, чертов ублюдок!
Она обернулась, продолжая рулить, и я тут же спрятал руки под себя.
— Хочешь все испортить, опять! — всхлипывала она, и удары посыпались мне по ногам, груди, животу — всюду, где ей удавалось достать. — Ты всегда так, всегда. Я тебе жизнь отдала, а ты!
Я продолжал бессмысленно ухмыляться, когда почувствовал, что-то плотное навалилось на нас, прижимая ее ко мне.
— Я всем для тебя пожертвовала, неблагодарный!
По ее лицу заструились слезы. Я придвинулся поближе, становясь доступнее для ударов. Прикусив губу, я продолжал улыбаться.
— Поганый выродок! — Она продолжала вести машину, тыча в меня кулаком и то и дело оглядываясь на дорогу. — Я так старалась, столько потеряла ради тебя.
У меня вырвался невольный смешок, и внезапно впереди вспыхнул белый неон дайнера «Долли», озарив ветровое стекло и весь салон с ее летящим для удара кулаком, точно луч проектора из будки киномеханика.
Молча она отвернулась, вытерла нос рукавом и заехала на парковочную площадку. В наступившей тишине хруст гравия прозвучал подчеркнуто громко. Я сидел, бессмысленно ухмыляясь.
— Но ты же наверняка проголодался.
Внезапное изменение тона было привычным, но все равно настораживало. С какой-то холодной заботливостью звучал ее голос, точно старательно разутюженный, без складочки, без морщинки.
Она вышла, открыла багажник, порылась там и, обошла машину с моей стороны, открыв мне дверь.
— Сходи, милый, приведи себя в порядок, — она вручила мне пакет с моими вещами и как-то отчужденно потрепала по затылку. — Вот тебе десять долларов, купишь нам по гамбургеру, договорились?
Она шмыгнула носом и снова утерлась, отводя глаза в сторону Я ступил на серый гравий и на мгновение заглянул ей в глаза: взор ее был прикован к огням Лас-Вегаса.
— Я пока заправлюсь на «Шевроне» — мотнула она головой. Рука ее выскользнула из моей ладони, и она поощрительно похлопала меня по спине, с некоторой настоятельностью, словно поторапливая.
Неуклюже переступая, я, как робот, направился в указанную сторону. Она что-то напевала, усаживаясь в машину. Я продолжал идти, бессмысленно улыбаясь. Вот она включила зажигание. За витриной ресторанчика люди, залитые желтым искусственным светом, беседовали, смеялись, ели. По ногам у меня с каждым шагом текло все больше мочи.
Сзади скрипнули протекторы, выстрелив гравием. За витриной какой-то ребенок запихивал вилкой пирожное в рот. Колеса скатились на асфальт.
Я оглянулся: улыбка намертво приклеилась к лицу, когда я смотрел вслед рванувшему с места автомобилю.
Я замер, согнувшись, словно от удара в живот, и смотрел, не дыша, как габаритные огни проплыли мимо заправки «Шеврон», не задерживаясь, и умчались, словно бесплотный дух, по ночной трассе.
Красно-оранжевые огоньки постепенно уменьшались — пока не исчезли совсем.
Метеоры
— Ну что встал как вкопанный — забыл, зачем мы сюда пришли? Хочешь, чтобы на тебя упал метеорит?
Я кивнул, отступив, чтобы сохранить равновесие, — взгляд мой был устремлен в пустынное небо, напоминавшее демонстрационный купол планетария.
— Я, между, прочим, задала вопрос. Не думаю, что ты в самом деле стараешься этого добиться. Тот, кто хочет, чтобы его ударило метеоритом, должен стараться. Под лежачий камень вода не течет.
Я слышал, как она обиженно расхаживает возле машины. И оттягивал до последнего момента, не хотел смотреть в ее сторону: на темный силуэт, бродивший в сгущавшихся сумерках.
— Сара, я правда пытаюсь. Клянусь. Я делаю все, что могу.
— Он не женится на мне, если у тебя не получится. — Она покачнулась и переступила, чтобы сохранить равновесие.
— Сара, ты будешь жениться в белом платье?
— Хмм?
— Последние свадьбы ты отгуляла, не переодеваясь. Думаю, он мечтает увидеть тебя в белоснежной сорочке, тебе так не кажется?
Послышалось знакомое приглушенное позвякивание — она затеребила брелок с ключами от машины.
— Сорочка? Это что, вроде подвенечного платья?
— Поразительный человек. Такого на тысячу миль не сыщешь, — я ковырнул носком пыльный песок под ногами.
— А еще он перенесет меня через порог. В «Мираже» можно снять номер «люкс».
По учащенному перезвону ключей я догадался, что она чешет руку, и уже представил, как шелушится тонкая шоколадная стружка загара.
— Вон, кажется, что-то пролетело! — вытянул я руку вверх, будто собираясь выхватить это из воздуха.
— Тебе надо лечь, — осенило ее. — Тогда выше вероятность попадания.
Я стал расхаживать, демонстративно выпячивая грудь.
— Видишь? — Темный силуэт пошевелился — наверняка она посмотрела в ночное небо. — По-моему, тебе лучше спрятаться пока в машине, чтобы не зацепило. Он же не будет выбирать, на кого падать.
Я услышал, как скрипнула дверь автомобиля: ее фигура скользнула в темноту и хлопнула дверцей. Она высунулась из окошка:
— Ты что! Если я потеряю сознание, то в кого он будет влюбляться?
Мы заехали в туристический кемпинг посреди Долины Смерти, чтобы набрать воды и воспользоваться прочими сантехническими услугами цивилизации. Наш путь лежал в Вегас. Она собиралась сделать там карьеру в шоу-бизнесе: стать для начала танцовщицей со собственной гримерной и томатами в соусе «ранчо».
Он был в шортах кофейного цвета — а держался так, будто на нем костюм или фрак. Он стоял к нам спиной. Золотой пух на ногах переливался при каждом движении. Широкие плечи ходили ходуном, когда он увлеченно рассуждал о метеорах. Сару это задело: она присоединилась к толпе туристов, слушавших лекцию. Глаза ее округлились и потемнели, стоило ей заглянуть в его лицо. И мне все сразу стало понятно. Она сделала выбор. Я смотрел, как порхают в воздухе его руки, пока он ведет лекцию, — на бронзовых от загара пальцах не было ни перстней, ни колец. Губы благоговейно двигались, когда он рассуждал о любимом предмете: