Неоновый фонарь с громким гудением выключился. Я вздрогнул и стал пробираться обратно к машине. Забравшись на заднее сиденье, я вдруг заметил, что на стоянку въезжает большой зеленый автомобиль с зажженными фарами. Сердце забилось сильнее. Он остановился как раз напротив контейнера. Я напрягся, ожидая появления матери из этого шикарного автомобиля. Может, она приехала с помощью, с дедушкой, который, несмотря на неукротимость его нрава, знает, что делать. Он знает, как избавить душу от искушений и греховных страстей, а значит, может избавить от чар черного угля. Он знает, как справиться с пороком.
Из машины вышел мужчина. Захлопнув дверцу, он зазвенел ключами у входа в «Король Гамбургеров» и вскоре скрылся из виду. Желудок продолжало крутить, и я сглотнул подступающую слюну. Я чувствовал смертельный голод, я продрог и замерз, наверное, нужно было принять еще немного противоядия — той дозы явно не хватило. Иначе я не смогу справиться с отравой. Мне надо очиститься — и тогда появятся силы, чтобы прибрать в машине до ее возвращения, хотя я мог биться об заклад, что она сейчас где-нибудь в баре пытается подобрать замену Честеру, найти кого-то, кто знает толк в чистке автомобильных салонов.
Я переполз вперед, скользя на мокром животе, рыгая впустую, — наружу ничего уже не выходило. В ушах звенело, а глаза стали плавиться, будто в них светили паяльной лампой. Я нащупывал металлические рычаги механизма регулировки кресла, выискивая заветную бутылочку. Запустив руку подальше, я наконец отыскал и вытащил ее. Замерев, я присматривался к мерцающим огням в «Короле Гамбургеров». Вот подъехала еще одна машина, оттуда вышли еще несколько человек. Мамы среди них, конечно, не было. Я отвинтил колпачок. В ушах звучал птичий крик, переходивший в пронзительное гитарное соло. Липкий запах противоядия ударил в ноздри, и у меня перехватило дыхание.
Я приведу в порядок салон, я достану тряпки и салфетки в «Короле Гамбургеров». Скажу им, что моей младшей сестренке стало дурно. Прикинусь девочкой: смотрите, какая я хорошенькая, сделаю вид, что мне ничего неизвестно о приближении кары угля, разрушающего мироздание.
И, закрыв глаза, я стал глотать ипекакуану.
Наконец однажды утром это случилось — после того как я месяц ежедневно проверял замок. Мать с Честером орали друг на друга: что-то насчет «денег», «товара» и «пепельниц». Может быть, они имели в виду что-то другое, но я домыслил по этим словам, чем они там занимались. Они делали пепельницы. Это были особые пепельницы. Вроде той, что стояла у дедушки в кабинете, маленькая округлая стеклянная миска с гладкой обтекаемой насечкой: точно ручейки от дождя, струящиеся по стенкам. В пепельнице на дедушкином столе никогда не бывало окурков: только легкая серая пыльца скопившегося на донышке пепла, но табаком никогда не пахло. Табак, постоянно повторял он, это грех, орудие Сатаны.
Так что моя мама с Честером и его дружками прятали в подвале свой порочный «товар», и до меня доносились только отзвуки ссор, из которых постоянно вылетали два слова: «курево» и «кристалл».
Честер притащил мне стеклянную пепельницу вместо миски для хлопьев, когда моя посуда исчезла в подвале и вернулась оттуда треснувшей и почерневшей. Я решил, что это и есть «пепельница», о которой они говорили. Моя же миска была использована для получения того самого «кристалла»: я слышал, как Честер говорил, что для «кристалла» нужна вода, и мама вынесла миску за дверь. Я слышал, как она закачивает в нее ржавую воду насосом и потом сносит вниз по деревянным ступенькам. Видимо, пепельница, дарованная мне в качестве миски, им не пригодилась. Наверное, это было то самое, что они называли «Дерьмо от Конкурента». Когда Честер расхаживал по комнате и строил на стенах тени крылатых морских монстров и силуэты пулеметов, он непрерывно бормотал что-то под нос о «Конкурирующем Дерьме».
— Ни у кого нет «кристалла» лучше чем у меня! — восклицал он.
Всякий раз, прежде чем насыпать в пепельницу хлопья для завтрака, я демонстративно плевал в нее, и говорил так, чтобы он слышал.
— Дурацкий чертов кристалл! Никуда не годится!
Временами это вызывало у него смех.
Они так резко рванули куда-то по своим делам, что на этот раз забыли закрыть даже входную дверь. Я услышал, как машина зашуршала колесами по дороге, и немедленно устремился в подвал. Так и есть — замок висит на скобах, но не защелкнут.
Черная деревянная дверь скрипнула от моего толчка. Я уже был готов увидеть это: полки, уставленные рядами радужно переливающихся пепельниц с хрустальной насечкой, тех самых вместилищ греха, проклятых дедушкой, который тем не менее держал одну из таких штуковин на своем рабочем столе.
Тьма глазела на меня из подвала, и какой-то острый дразнящий запах обжигал мои ноздри. Я сбегал вверх и вернулся с фонариком, направив луч вниз. Лампочки свисали с балки, провода тянулись к ним как дорожная разметка на шоссе, а выключатель болтался возле двери. Не успев даже подумать о последствиях, я протянулся к нему. Погреб вспыхнул электрическим огнем. Челюсть у меня так и отвисла — называется, живем в доме без электричества, а подвал оснащен им не хуже, чем железнодорожный вокзал. Наверху ни единой розетки, некуда подключить даже телевизор, и поэтому у нас нет ни нормальной плиты, ни холодильника, и фонарик, выделенный мне Честером, — единственная защита от голодных ночных призраков. Направив луч фонаря вниз, я стал спускаться по шатким ступенькам в оштукатуренный каменный погреб. Луч скользнул по столам с тиглями, горелками. Повсюду были трубки, склянки, пузырьки, весы, пластиковые пакеты для упаковки мелкого товара — и бритвенные лезвия. Несмотря на то что было невероятно светло, я проверял каждую вещь светом фонарика, словно ставя на ней пробу.
В углу валялся старый продавленный матрац с одеялами и подушкой, холодильник с меня ростом стоял неподалеку от него. Я подошел к холодильнику и провел рукой по гладкой выпуклой дверце. Прижав к ней ухо, я ожидал услышать дыхание или стук бьющегося сердца. Но оттуда доносилось лишь мерное электрическое гудение. Я дернул серебристую рукоять, распахивая тяжелую дверцу. Внутри было темно. Я посветил фонариком: куча пластиковых контейнеров и пива. Распахнув примерзшую морозильную камеру, я обнаружил те же пластиковые контейнеры и запас заморозок, которые привозил мне Честер. Я захлопнул обе дверцы. «У нас нет холодильника», — постоянно говорил он мне, и я мог питаться лишь благодаря тому, что он каждый день останавливался у магазина, чтобы купить мне мороженый полуфабрикат. Можно сказать, он оказывал мне ежедневную услугу, любезно останавливаясь всякий день у магазина, чтобы я не умер с голоду.
— Лжец.
Я плюнул на холодильник, заткнул фонарик за пояс и продолжил расследование. Однако ни одной хрустальной пепельницы мне найти так и не удалось. Здесь вообще не было ничего хрустального или имеющего отношение к «кристаллу», о котором они постоянного говорили. Только булькающие и испускающие пар пробирки и колбочки. Наверное, они увезли «товар» на продажу.
В углу я обнаружил кучу, покрытую мешковиной. Я уже знал, что там — уголь. Угли в моей печке уже превратились в сажу, но я не любил его лишний раз просить принести побольше угля, который так ненавидела мама — потому что все совершалось в строгой конспирации, за ее спиной. Отчего она питала такое отвращение к углю, выяснилось потом. Честер доставлял уголь из подвала тайком от мамы и тут же забрасывал в печь.