Силой мне ничего не добиться. Поэтому я попыталась переключить Дасти на быстрый шаг и другие мысли. Я все время с ним разговаривала. Я говорила и говорила, а боли были все сильнее и сильнее, это я заметила. Я очень испуга-
лась. Все время думала, что он вот-вот может лопнуть и умереть.
Время шло ужасно медленно, медленнее, чем на последнем уроке перед каникулами. Внезапно Дасти остановился и больше не соглашался сделать ни шагу. Стоял такой упрямый, повесил голову и дышал очень тяжело. Было страшно. Сначала я как ненормальная дергала за уздечку и хлопала его по крупу. Он не шевелился. От страха я начала ему объяснять, почему он должен двигаться. Я объясняла по-немецки и по-английски. Смешно утверждать, что он меня понял, но он и правда снова пошел и ходил, пока не появился ветеринар.
Все надо было делать быстро, и док попросил меня стать его ассистенткой. Я почти ничего не поняла, но действовала инстинктивно. Когда Дасти увидел шприц, то совсем ополоумел. Хотя он сильно ослабел от колик, но у него все еще было достаточно сил, чтобы кусаться, вставать на дыбы и лягаться. Ветеринар хотел попасть в сонную артерию. Боже, вот это настоящий подвиг — успокоить такую лошадь! Я вывихнула себе большой палец получила два синяка на бедрах и огромный кровоподтек чуть выше колена. Он оказался особенно болезненным. Но в тот момент я вообще ничего не почувствовала — как всегда, все ощущаешь позже.
Когда наконец ввели успокоительное, к Дасти нужно было еще подвести шланг, к которому прикрепили воронку. А потом я стояла полчаса, пока все, что нужно, не оказалось в глубинах его желудка.
Теперь Дасти снова бодр и весел. А у меня, когда все закончилось, с сердца упала целая скала.
Нэнси сказала мне: «Лошади у тебя в крови, как и у меня». Она рассказала, что даже в школу ездила верхом и всегда привязывала свою лошадь к пальме. А потом пальма зачахла, не выдержав такого количества лошадиной мочи.
121
Воскресенье, 25 августа 1996
Теперь я снова живу у Лоренца в его гараже для гостей и вечеринок. Постепенно у меня появляются серьезные мысли насчет отца. Я бы хотела знать, чем он занимается, что это у него за работа такая целыми днями и почему он постоянно куда- то ездит. Я решила все выяснить. Но это довольно трудно, потому что он мил со мной только на людях. Стоит нам остаться одним, он туг же перестает разговаривать, а если и открывает рот, то из него вылетают чрезвычайно приятные вещи типа: «Заткнись, а то врежу!», или «Не лезь не в свое дело, иначе получишь!», или «Где тебе понять, ты же такая дура!». До сих пор я все это глотала
молча, но постепенно такое поведение начинает выводить меня из себя.
Я рассказала об этом Теду, и он пообещал выяснить, что замышляет мой папочка. Поэтому сегодня он за ним проследил, но узнал только, что папуля доехал до ближайшей заправки и купил там сигареты. И больше ничего! Но мы все равно выведем его на чистую воду!
Правда, нужно торопиться, потому что через неделю мы улетаем. Какой кошмар!
122
Пятница, 30 августа 1996
Как быстро летит время! Такое впечатление, что оно хочет стать олимпийским чемпионом по бегу. Невероятно! У меня осталось каких-то жалких полтора дня! Нет, нет, нет, я не хочу возвращаться! Мне кажется, что я медленно просыпаюсь после прекрасного сна и окунаюсь в отвратительную реальность.
К сожалению, что касается моего отца, Тед так и не сумел мне помочь. Всю последнюю неделю отец только покупал, причем всего четыре вещи. И все эти вещи начинаются на букву «К». Он покупал книги, курево, киви и крупу. Больше ничего необычного он не делал.
Сегодня Тед возил меня на Дикки-Бич. Там так здорово! Прямо на пляже лежат обломки старого корабля. Мы хотели последний раз побыть одни и не расставались целый день. Тед решил, что в воскресенье поедет со мной в аэропорт.
Суббота, 31 августа 1996
Все семейство и друзья в последний раз собрались здесь, в Ти-Три-Хилл. Взрослые праздновали, а я с мальчишками еще раз поехала на наше поле и еще раз попробовала грибы. На этот раз все прошло хорошо, у меня не было диких фантазий, только галлюцинации. За мной летала пара стульев, ко мне подошел огромный белый медведь, а в остальном мое путешествие удалось. И все равно я больше не прикоснусь к этим волшебным грибам, для меня это слишком сильный стресс. Не говоря уж о том, что я понятия не имею, где достать такие грибы в Германии.
Когда мы вернулись к дому Лоренца, они еще праздновали. Все напились так, что даже не поняли, что мы не в себе. Или наоборот?
Все парни спали у меня в гараже.
Воскресенье или понедельник,
1 или 2 сентября 1996
Наконец-то я перестала рыдать. Вот уже несколько часов я снова сижу в самолете. Я даже не посмотрела на часы, за окном темно, я понятия ие имею, где мы находимся. Надеюсь, где-нибудь между Австралией и Германией. Чем ближе к Германии, тем хуже у меня настроение.
Я уже сейчас очень скучаю по Теду. Я знаю, что никогда больше его не увижу. Хотя мы и об- 124 менялись адресами, ио что толку. Чтобы увидеться, нужно обогнуть половину земного шара и выложить за это больше двух тысяч немецких марок. Я дала себе слово полететь в Австралию, как только у меня появятся деньги. Но ждать придется довольно долго.
Мне уже сейчас все действует на нервы. Мне действует на нервы мой отец, который тихонько похрапывает себе под нос. Мне действует на нервы кондиционер, потому что напоминает мне о немецком климате. Мне действует на нервы царящая здесь ужасная тишина.
И мне действует на нервы безысходность, которая все приближается и приближается. Если бы я могла, я бы распахнула дверь и выпрыгнула, побежала бы или поплыла назад к Теду. Но это не
так просто, если несешься прочь со скоростью больше восьмисот километров в час на высоте бог знает сколько киломётров над землей.
Снова стало светло. И снова кто-то умер! Я совсем перестала что-либо понимать. Постепенно у меня появляется такое чувство, что смерть входит в привычку. На этот раз мне пришлось смотреть. У старой дамы наискосок от нас начался сердечный приступ. Спрашивали, нет ли среди пассажиров врача, и один нашелся. Члены эки- пажа положили даму в проход, рядом со мной, JL wO и пытались ее оживить. Но напрасно. Она умерла. Я видела, как врач заполнял свидетельство о смерти. Женщина была маленькая, бледная, с белоснежными волосами. Ужасно! Наконец ее положили на носилки и унесли. На этот раз они совместили заправку и вывоз трупа. Так что нам не пришлось приземляться дважды. Мне было очень жалко старичка, вдовца. Он все еще плачет. Я тоже поплакала, потому что показалась себе ни на что не годной. Все пассажиры сидели и ничем не могли помочь. Очень неприятное чувство.
Почему такие вещи происходят всегда, когда я в самолете? Кто-нибудь может мне объяснить?