На художественную литературу обычно смотрят как на некий вид мистификации, как на малосерьезное занятие Профессор Усай
[21]
, нобелевский лауреат, узнав о его решении, перестал с ним раскланиваться.
Сам не заметил, как он оказался вблизи кладбища Реколета. Его угнетали доходные дома на улице Висенте-Лопес, а особенно мысль о том, что Р. мог бы жить в какой-либо здешней трущобе, например, в этой мансарде, полускрытой развешанным бельем.
А какое отношение имеет к его произведению Шнайдер? И кто эта таинственная «сущность», мешающая довести дело до конца?
Он подозревал, что Шнайдер был одной из сил, действовавших откуда-то издали, продолжавших слежку за ним все годы, что он сам отсутствовал, — словно он отлучился ненадолго. Они все равно следят за ним оттуда, а теперь, кажется, уже и в Буэнос-Айресе.
Присутствие другой силы было ему хорошо известно. И внезапно он понял, что его неотвязные мысли о Сартре возникли не случайно, а вызваны все теми же силами, терзающими его. Быть может, тут дело во взгляде, в глазах?
Глаза. Виктор Браунер
[22]
. Его картины, заполненные глазами. Глаз, выколотый у него Домингесом
[23]
.
Шагая по улицам наобум, он чувствовал, что подозрительность одолевает его. Шпионов забрасывают откуда-то из Англии, они в совершенстве говорят по-английски, одеваются и запинаются, как выпускники Оксфорда.
Как распознать врага? Вот, например, этот паренек, торгующий мороженым, — надо хорошенько за ним понаблюдать. Он купил порцию шоколадного мороженого, немного прошел, вернее сделал вид, что уходит, чтобы внезапно повернуть обратно и посмотреть мороженщику в глаза. Парень был удивлен. Но удивление могло быть следствием его невиновности, а также тщательной выучки. Да, этому занятию не будет конца: вот этот тип с лестницей, вон та машинистка или конторская служащая, этот мальчишка, который играет на улице или притворяется, что играет. Разве тоталитарные режимы не пользуются услугами детей?
Он оказался возле дома, где жила семья Карранса, хотя, кажется, не собирался к ним.
И вот он уже сидит на софе, слушает что-то о Пипине. Как? Неужели? Лекция в Альянсе. Альянса и Пипина? Что за бред!
Беба рассмеялась: да нет же, дурень, я говорю о Сартре.
Но разве она не говорила о Пипине?
Вовсе нет, говорила о Сартре.
Ну и что?
Верно ли, что он о Сартре плохо отзывался?
[24]
Со вздохом он снял очки, провел рукой по лбу, потер глаза. Потом принялся рассматривать дефекты паркета, пока Беба сверлила его своими испытующими глазками. Ее мамаша, как обычно непричесанная, выглядевшая так, будто только что встала с постели, размышляла над притоками Ганга, головоногими и местоимениями.
Шнайдер, думал он, уставившись в пол.
— Когда он приехал в Буэнос-Айрес?
— Кто? — с удивлением спросила Беба.
— Шнайдер.
— Шнайдер? Какого черта после стольких лет тебя интересует этот болтун?
— Все же, когда он приехал?
— Когда закончилась война. А впрочем, не знаю.
— А Хедвиг?
— И она тоже.
— Я спрашиваю себя, познакомились ли они там, в Венгрии.
— Кажется, они познакомились в каком-то баре в Цюрихе.
Он был раздосадован — «кажется, кажется», всегда неуверенность. Беба смотрела на него растерянно. Этот клоун, говорила Беба. Ему только не хватает гадюки и какой-нибудь штучки в руке для вдевания нитки в иголку, для чистки картофеля или резки стекла. А эти старухи, что не отходят от него.
Да, верно, он похож на ярмарочного зазывалу Ну и что с того?
— Как это — что с того?
Сабато рассматривал ярость Бебы как субпродукт ее картезианского менталитета. Она воюет с доктором Аррамбиде, но по сути менталитет у обоих одинаковый. Ему ничего не хотелось объяснять.
— Как это — что с того? — настаивала Беба.
Сабато устало посмотрел на нее. Бодлер, что он говорит о чёрте?
— Бодлер?
Но он не стал ничего объяснять, чувствовал, что это бесполезно. Тут хитрейшая уловка — внушить людям, будто ты не существуешь. Шнайдер был смешон, но мрачен, громогласен, но непроницаем. Его раскаты хохота маскировали скрытность, как карикатурная потешная маска — жесткую, сухую и таинственную инфернальную физиономию. Вроде того, как человек, готовящийся совершить холодное, расчетливое убийство, рассказывает неприличные байки своей будущей жертве. Маруха что-то спрашивала о кишечнополостных из пяти букв. Он представлял себе, как Шнайдер, притаясь во мраке, дергая за ниточки, управляет этой бандой. Но что это он выдумывает? Патрисио и Кристенсен — вымышленные образы: как же может реальный человек управлять их фантазиями или господствовать над ними? Густаво Кристенсен. Снова подумалось, что Нене Коста вполне мог бы быть Густаво Кристснсеном. Почему бы нет? Да, он представлял себе Густаво худощавым, а Нене толстый и рыхлый. И все же, почему бы нет?
— Нене Коста, — сказал он.
Беба взглянула на него горящими глазами. С чего бы это вдруг о нем?
— Я видел его. Он зашел в кафе на углу Лас-Эрас и Аякучо.
А ей-то какое дело? Сабато прекрасно знает, что этот тип ее не интересует ни в малейшей мере. Уже много лет, как она на нем поставила крест.
— Говорю тебе, видел.
— Ни в малейшей мере не интересует, ты же знаешь.
— Говорю тебе, потому что мне кажется, что он шел на встречу с Шнайдером.
— Что ты мелешь? Шнайдер в Бразилии. Уж и не знаю, как давно.
— Мне показалось, что он тоже зашел в это кафе. К тому же они ведь были большими друзьями.
— Кто?
— Он и Нене Коста. Разве не так?
Беба рассмеялась — Нене мог быть чьим-то другом?
— Я имел в виду, что они часто встречались.
— Интересно, кто из них кого надувал.
— А им незачем быть друзьями. Они могли быть сообщниками.
Беба посмотрела на него с недоумением, но Сабато больше ничего не объяснил. После паузы, глядя на стакан, спросил:
— Значит, по-твоему, Шнайдер уехал в Бразилию.