– Маркос был верующий, но, слушая меня, молчал. И наконец признался, что, конечно, гибель миссионеров, которые умирают и страдают за веру, прекрасна, но он не чувствует себя способным на это. И во всяком случае, он думает, что может служить Богу и более скромными делами – просто быть добрым человеком и никому не причинять зла. Его слова меня возмутили.
– Ты трус! – в бешенстве воскликнула я.
Подобные сцены, с некоторыми вариациями, повторились два или три раза.
Он, конечно, чувствовал себя оскорбленным, униженным. Я в такие моменты резко поворачивала кобылку и, хлеща ее, возвращалась назад галопом, полная ярости и презрения к этому жалкому типу. Но на другой день снова бралась за свое, снова толковала ему о том же. До сих пор не понимаю, что меня побуждало настаивать – Маркос, в общем-то, отнюдь не вызывал у меня восхищения. Но я была как одержимая и не оставляла его в покое.
– Ну же, Алехандра, – добродушно говорил он, кладя свою ручищу мне на плечо, – хватит тебе проповедовать, пошли купаться.
– Нет! Стой! – восклицала я, как если бы он пытался увильнуть от данного обещания. И снова твердила то же.
Иногда я говорила с ним о браке.
– Я никогда не выйду замуж, – объясняла я ему. – А если выйду, детей заводить не буду.
Когда я это сказала в первый раз, он посмотрел на меня с удивлением.
– А ты знаешь, как получаются дети? – спросила я его.
– Более или менее, – ответил он, покраснев.
– Ну, если знаешь, ты должен понимать, какое это свинство.
Я произнесла эти слова очень твердо, почти злобно, как если бы то был еще один аргумент в пользу моей идеи о миссионерстве и мученичестве.
– Я-то поеду, но я должна ехать с кем-то, понимаешь? Мне надо за кого-то выйти замуж, иначе меня будут искать с полицией и не выпустят из страны. Вот я и подумала, что могу выйти замуж за тебя. Смотри: мне теперь четырнадцать лет, а тебе пятнадцать. Когда мне будет восемнадцать, я окончу колледж, и мы поженимся, по специальному разрешению. Никто не может запретить нам пожениться. А в крайнем случае сбежим, и тогда им придется дать согласие. И мы с тобой уедем в Китай или на Амазонку. Ну, что ты думаешь? Поженимся-то мы только ради того, чтобы можно было спокойно уехать – понял? – а не для того, чтобы заводить детей, я же тебе объяснила. У нас никогда не будет детей. Мы всегда будем вместе, будем ездить по разным диким краям, но друг к другу даже не притронемся. Это же прекрасно, правда?
Он с удивлением посмотрел на меня.
– Мы не должны избегать опасности, – продолжала я. – Мы должны смело идти ей навстречу и победить. Ты не думай, у меня бывают искушения, но я сильная, я могу с ними совладать. Представляешь себе, как это замечательно – жить вместе многие годы, спать в одной постели, даже видеть друг друга голыми и победить соблазн коснуться друг друга и поцеловаться?
Маркос смотрел на меня испуганно.
– Все, что ты говоришь, кажется мне безумием, – возразил он. – Кроме того, разве Бог не повелел иметь в супружестве детей?
– Я сказала тебе, у меня никогда не будет детей! – выкрикнула я. – И предупреждаю, ты никогда ко мне не прикоснешься и никто, никто не прикоснется!
Охваченная ненавистью, я начала раздеваться.
– Сейчас ты сам убедишься! – вскричала я, словно бросая вызов.
Когда-то я прочитала, что китайцы надевают девочкам на ноги железные колодки, чтобы не росли ступни, а сирийцы, кажется, туго бинтуют детям головы, чтобы придать им особую форму. И когда у меня начали расти груди, я перевязывала их длинной, метра в три, полоской ткани, которую отрезала от простыни: обкручивалась ею несколько раз, немилосердно стягивая. Но грудь все равно росла – как растения, которые пробиваются из трещин в камне и в конце концов ломают его. В общем, скинув с себя блузку, юбку и трусики, я принялась раскручивать повязку. Маркос в ужасе не мог отвести глаз от моего тела. Он походил на птицу, загипнотизированную змеей.
Раздевшись догола, я легла на песок и крикнула ему:
– Ну, теперь ты раздевайся! Докажи, что ты мужчина!
– Алехандра! – пролепетал Маркос. – Все, что ты делаешь, – это безумие и грех!
Заикаясь, он все бормотал про грех, но не сводил с меня глаз, а я кричала ему «баба», «слюнтяй» со все большим презрением. Пока он, стиснув зубы, не начал в бешенстве раздеваться. Но когда он все с себя снял, энергия его, казалось, иссякла, и, со страхом глядя на меня, он застыл в неподвижности.
– Ляг сюда, – приказала я.
– Алехандра, это безумие и грех.
– Ну-ка, ляг сюда! – снова приказала я. В конце концов он повиновался.
Лежа навзничь на горячем песке, друг подле друга, мы оба смотрели в небо. Наступило тяжелое молчание, слышался только плеск волн по камням да кричали, носясь над нами, чайки. Я слышала дыхание Маркоса – как будто после долгого бега.
– Видишь, как это просто? – заметила я. – Так мы можем держаться всегда.
– Никогда, никогда! – закричал Маркос, резко вскакивая, точно спасаясь от страшной опасности.
Он быстро оделся, повторяя: «Никогда, никогда! Ты сумасшедшая, совсем сумасшедшая!»
Я ничего не сказала, только удовлетворенно улыбалась. Я чувствовала себя бесконечно сильной. И самым будничным тоном бросила ему:
– Если б ты ко мне притронулся, я бы тебя убила своим ножом.
Маркос окаменел от ужаса. Потом внезапно пустился бежать по направлению к Мирамару.
Лежа на боку, я смотрела, как он удаляется. Потом поднялась, побежала к воде. Я долго плавала, ощущая, как соленая вода ласкает мое голое тело. Каждая частица моей плоти словно вибрировала в лад с мировой душой.
Несколько дней Маркос не показывался в Пьедра-Негра. Я думала, что он испугался, а может, и заболел. Но прошла неделя, и он появился снова, какой-то присмиревший. Я сделала вид, будто ничего не произошло, мы пошли гулять, как обычно. И вдруг я ему сказала:
– Ну что, Маркос? Ты подумал о нашем браке? Маркос остановился, серьезно взглянул на меня и твердо произнес:
– Я женюсь на тебе, Алехандра. Но только не так, как ты говорила.
– Что? – воскликнула я. – Что ты болтаешь?
– Я женюсь, чтобы иметь детей, как все люди.
Я почувствовала, что глаза мои наливаются кровью, я вдруг увидела все в красном цвете. Ничего не сознавая, я бросилась на Маркоса. Борясь, мы упали на землю. И хотя Маркос был сильней меня и старше на год, я сперва ему не уступала, наверно потому, что ярость удваивала мои силы. Помню, в какой-то момент я даже подмяла его под себя, била по животу коленями. Из носу у меня шла кровь, мы рычали, как два смертельных врага. Наконец Маркос поднатужился и вывернулся из-под меня. Вскоре он уже был на мне. Его руки сжимали меня, он выворачивал мне кисти, словно клещами. Я не могла шевельнуться, я чувствовала, что его лицо все ближе к моему лицу. И вот он меня поцеловал.