Когда он так смотрел на ее рот — словно думал о чем-то запретном, — ей трудно было мыслить ясно.
— Вас и ваших сыновей нужно хотя бы накормить.
— Мы это уладим.
— Я прекрасно готовлю.
Глаза Гренвилла изумленно округлились. Поднявшись, он так резко поставил бокал на стол, что красное вино выплеснулось через край.
— Об этом не может быть и речи!
Почему Гренвилл так не хочет, чтобы она готовила для него и его детей?
— Гренвилл, вы должны что-то есть. На рассвете я отправлю служанку за свежими яйцами и хлебом. Я могу приготовить превосходную яичницу с колбасой…
— Об этом не может быть и речи! — повторил он так, словно эта идея привела его в ужас.
Амелия прижала бокал к груди. Гренвилл пробежал взглядом по ее рукам — ее груди — и поднял глаза.
— Амелия, вы — не обычная служанка. И я не хочу обращаться с вами так, словно вы действительно ею являетесь. Вы можете лишь проконтролировать приготовление завтрака — и ланча, и ужина. А если ни одна из служанок не сможет с этим справиться, мы отправимся поесть в отель «Сент-Джеймс», — тоном не терпящим возражений постановил Гренвилл.
Амелия подумала, должна ли она чувствовать себя польщенной.
— Я действительно могу приготовить все сама, но я вижу, что вы уже все решили.
— Решил. — Он пристально взглянул на нее. — И поскольку вы — и моя гостья, и моя служащая, вы будете делать то, что я пожелаю.
Амелия испытывала настойчивое желание напомнить Гренвиллу о том, что она не могла быть одновременно его гостьей и его экономкой, точно так же, как не могла быть его другом и служащей. Но Гренвилл выразился предельно ясно — он собирался установить правила их отношений.
— Ладно, я согласна. В любом случае завтра будет трудный день. Я ценю то, что вы не ожидаете, будто я и правда смогу построить Рим за один день. И все-таки я собираюсь попробовать.
Он не улыбнулся в ответ на ее замечание.
Амелия облизнула пересохшие губы.
— С вами все в порядке? Что-то не так? Я попыталась пошутить.
Гренвилл взял свой бокал и стал медленно расхаживать по комнате.
— Завтра я не смогу взять мальчиков на прогулку. У меня много дел, — сказал он.
— Тогда я найду время, чтобы сделать это. Саймон… — она замялась, собираясь с духом, — вас что-то беспокоит?
Он обернулся к ней, его глаза удивленно распахнулись.
— Теперь вы называете меня Саймоном?
Амелия задрожала.
— В таком случае Гренвилл. Я чувствую, что-то не в порядке, хотя это может мне лишь казаться. Если что-то и в самом деле не так, мне хотелось бы помочь…
— Разумеется, вы хотели бы помочь. — Его взгляд стал твердым. — Надеюсь, я не совершил ошибку, Амелия, когда попросил вас присоединиться к нам здесь, в Лондоне.
Он жалеет об этом, ошеломленно подумала Амелия.
— Я знаю, что ситуация щекотливая, но дети нуждаются во мне. Я рада помочь. Я рада быть здесь. Даже если вы не попросили бы меня стать вашей экономкой, я сделала бы все, что в моих силах, чтобы помочь вам и детям.
Гренвилл надолго погрузился в молчание, потом произнес:
— Ваша решимость — ваша способность к состраданию — ваша преданность — все это поражает меня.
— Со временем мы привыкнем к нашим новым отношениям, — промолвила Амелия, все еще не веря самой себе.
Он вскинул бровь, явно выражая скепсис. Потом осушил свой бокал.
— Я бы не хотел втягивать вас в свою жизнь. Вы заслуживаете большего.
Его слова удивили Амелию.
— Но я хочу быть здесь. В противном случае я отклонила бы ваше предложение.
— Надеюсь, вы никогда не пожалеете о решении, которое приняли.
— Вы приводите меня в замешательство, — вырвалось у нее. — Я знаю, что вы — в трауре, Саймон, но иногда невольно задаюсь вопросом: только ли смерть леди Гренвилл так вас волнует?
Он ничего не ответил, Амелия напряженно подождала, но решила продолжить:
— Вчера вечером я поняла, что вас что-то беспокоит. Я думала, это из-за мальчиков. Но вы очень спешили, стараясь как можно быстрее вернуться в город. И выражение вашего лица… оно было таким зловещим. Что вас так волнует?
— Прошу прощения, если напугал вас. — На его лице появилась натянутая улыбка. — Никаких проблем, все в порядке. Я подавлен, только и всего. — Он поставил бокал и подошел к письменному столу.
Амелия во все глаза смотрела на Гренвилла, желая, чтобы он был с ней абсолютно честен.
— Совсем забыл! Вы ведь спустились вниз не для того, чтобы насладиться моей компанией, а за письменными принадлежностями.
Стоило Гренвиллу открыть ящик письменного стола, как что-то стукнуло — дважды и совершенно неожиданно. Потом стук раздался снова.
Амелия предположила, что это ставня стучит о стену дома. Но Гренвилл вдруг выхватил из ящика пистолет.
— Что вы делаете? — вскричала Амелия, потрясенная происходящим.
Гренвилл взглянул на нее, его глаза горели ярким пламенем. На лице застыло яростное выражение.
— Оставайтесь здесь!
Задыхаясь от волнения, она побежала за ним к порогу комнаты.
— Саймон!
— Кто-то у двери, — бросил ей Гренвилл, и на его лице мелькнула суровая решимость. — Оставайтесь здесь, я сказал!
— Саймон — это ставня! — вскричала Амелия.
— Ни шагу из этой комнаты! — Метнув в нее устрашающий взгляд, он бросился в коридор.
Амелия была ошарашена. Она-то не сомневалась, что этот звук издавала расшатавшаяся ставня. А даже если бы кто-нибудь и оказался у двери в полночь, так только сосед, попавший в беду. Она кинулась за Саймоном в коридор, а оттуда — в вестибюль.
Входная дверь была открыта. На пороге стоял Саймон, сжимая пистолет и напряженно вглядываясь в темную пасмурную ночь. Внезапно он рывком захлопнул дверь и тут же запер ее. Потом обернулся. Их взгляды встретились.
— Вы были правы.
Амелия увидела пот, струившийся по его лицу. А еще заметила, что Гренвилл дрожит.
Амелия подошла к нему.
— С вами все в порядке? — тихо спросила она.
Гренвилл ее не слышал. В его глазах застыло отсутствующее выражение.
— Саймон!
Она сжала его руку.
Гренвилл резко дернулся и взглянул на нее. Отстраненное выражение исчезло.
— Я ведь сказал, чтобы вы оставались в кабинете, — яростно закричал он.
Ошеломленная увиденным, Амелия во все глаза смотрела на него.