Любовный недуг - читать онлайн книгу. Автор: Анхелес Мастретта cтр.№ 77

Это было в октябре, и накануне палата депутатов провозгласила законным президентом республики генерала Альваро Обрегона. Савальса посадил их на корабль, отправлявшийся из Веракруса курсом на Галвестон и Нью-Йорк. Эмилия заметила взгляд брошенной собаки, который Антонио старательно прятал, глядя прямо перед собой, словно он что-то потерял за горизонтом. Это был великодушный и рассудительный человек, он бы скорее дал отрезать себе руку, чем оспаривать у Эмилии ее право на эту поездку, но, несмотря на усилия, прилагаемые им, чтобы скрыть от нее свою тревогу, все внутри него оборвалось, потеряло покой, так ему необходимый. Ему отказывала логика, с которой он пытался объяснить сам себе, что он теряет ее не навсегда, что разлуки укрепляют любовь, что раньше он мог жить один, что он не умрет, хотя и находится в состоянии агонии.

– Если хочешь, я не поеду, – сказала Эмилия, очень тронутая, но с известной долей лукавства.

Савальса улыбнулся, благодаря ее за этот жест и выпуская из своих объятий. Потом попросил не изгонять его из ее мозга и сошел с корабля, объявлявшего о своем отправлении хриплым гудком.

– Звучит многообещающе, – сказала Милагрос после очередного рева сирены и помахала своей постаревшей рукой так же лихорадочно, как и Эмилия, отдавая честь и благословляя Антонио Савальсу, чье сердце бешено билось на берегу.

Хосефа Вейтиа всегда говорила, что не нужно гоняться за судьбой, потому что нет ничего настолько непредсказуемого и настолько поражающего нас своей врожденной способностью к предсказаниям, как слепой случай. Зная, как случайно встретились ее родители, все поговорки о его величестве случае Эмилия считала простым подтверждением ее собственного опыта, который, как мы знаем, никогда не годится для других. Однако, когда она, войдя в холл отеля в Нью-Йорке, увидела, словно мираж, восторженное лицо Даниэля, все речи Хосефы тут же завертелись в ее голове, как вихрь бессмыслиц, чей глубокий смысл мы вынуждены признать.

Даниэль сидел там, разговаривая с блондином, белым, как альбинос, и негром скорее фиолетового оттенка. Первое, что сделала Эмилия, – это обрушилась на Милагрос, которая шла сзади, разговаривая с носильщиком. Она подумала, что никто, кроме нее, не мог подстроить подобную встречу. Но на ее лице, не способном врать, появилось выражение такого удивления, что этого было достаточно, чтобы снять с нее вину.

Эмилия знала, что Даниэль обычно с головой уходит в разговор и что ей нужна небольшая передышка, чтобы привести в порядок свои чувства. Поэтому она пошла прямиком к консьержу, мужчине с мешками под глазами, привыкшему находить общий язык с людьми, чье обыкновение спешить и полное отсутствие душевной теплоты его уже не удивляли. Не спрашивая, почему эта женщина так бледна и ведет себя как будто за ней гонится слон, он в двух словах поприветствовал ее и вручил ключ от номера на шестом этаже этого ярко освещенного дворца. Эмилия проскользнула к лифту, где ее ждала Милагрос, чей разговор с носильщиком, казалось, не имел конца, и исчезла.

Как только они закрыли дверь своего номера, она упала ничком на одну из кроватей, проклиная свою любознательность, выманившую ее из того убежища, где ей так хорошо жилось, и тот недобрый час, когда она согласилась, чтобы поэт Риваденейра оплатил ее проживание в отеле, который он сам вызвался забронировать. Все это время у нее усиливалась головная боль, и она не знала, что является тому причиной – произвол ее мозга или сердца. И она прониклась сочувствием ко всем, загнанным в ловушку.

Несколько часов спустя, когда в темноте слышалось ровное дыхание молчащей, но не спящей Милагрос, Эмилия смогла забыться глубоким сном, и ей приснилось, что она спит с Антонио Савальсой. А Даниэль входит в их номер, весь увешанный медалями, будит ее и отдает их ей, словно она маленькая девочка, которая очень хочет их получить. Он, голый, ложится спать вместе с ними. Потом он потихоньку выходит из комнаты, оставив ботинки в ногах кровати. Оттуда они взлетают, и приземляются ей на грудь, и начинают давить на нее как свинцовые. Не в силах освободиться от этой тяжести, она вспомнила надпись на задней стенке старой тележки, груженной гречихой, на которой однажды вечером они ехали в деревню Сан-Анхель в поисках тишины и покоя, которых недоставало в столице в то время: «Подними свои кожки – ты наступаешь мне прямо на душу».

Ее разбудил стук в дверь. Она встала, еще ощущая аромат его смеха, взлетавшего в небо над деревенским рынком, и открыла дверь. На пороге, держа одной рукой в перчатке шляпу, такой же, как в воспоминаниях, мучивших ее всю ночь, появился Даниэль, зовя ее по имени, как эхо, которое она раньше не хотела слышать.

– Разве ты не знаешь, что воздух меняет свой цвет, когда ты поворачиваешься к нему спиной? Ты пойдешь со мной или мне раздеться прямо в дверях? – спросил он, развязывая галстук и снимая пиджак.

Эмилия пошла с ним. Она знала, что пошла бы и без его детской угрозы. Она шла в ночной рубашке, с распущенными волосами и босыми ногами по коридору отеля, дрожа, как неопытный воришка, собирающийся украсть у жизни еще кусочек этого мужчины, из чьей судьбы она поклялась уйти раз и навсегда, более чем уверенная, что все ее клятвы лживы.

Они вошли в номер, едва освещенный низкой люстрой. Эмилия приблизилась к голой спине Даниэля и потрогала указательным пальцем левой руки одну за другой все косточки:

– Всегда, когда мы встречаемся, ты похож на голодного пса, – сказала она и, наклонившись, лизнула его, кончиком языка ощутив соленую роскошь его кожи.

Они два дня не выходили из номера, проклиная и благословляя друг друга без устали и передышки, пока между ними не осталось никаких недомолвок. Когда они наконец пришли поужинать с Милагрос Вейтиа в один из ресторанов на берегу, славящихся дарами моря, они показались ей счастливыми и несносными, как в детстве. Даниэль подхватывал на вилку прядь волос Эмилии и подносил ко рту, вызывая у той улыбку только что разбуженного дикого зверя, которому было наплевать на медицину и на все треволнения в этой жизни.

– Я не поеду на конгресс, – решила она.

– Как же везет очаровательным мужчинам! – заметила Милагрос, пытаясь вынуть моллюска из раковины.

– Так же, как не везет женщинам, встречающим их на своем пути, – ответила Эмилия.

В течение следующих недель они гуляли по городу, как по ярмарке, словно это разом была большая карусель из движущихся автомобилей и чертово колесо из огромных зданий. Они заходили в театры, как в шкатулки с сюрпризом, смотрели, как на дар, на корабли, приходящие со всего света, ели разные экзотические кушанья, пока у них из ушей не пошел аромат дальних морских странствий.

Однажды вечером, в ранние сумерки – первый признак зимы, на испанском корабле приплыл Риваденейра. Прошел почти месяц с тех пор, как Милагрос и Эмилия покинули Веракрус, и неделя со дня окончания конгресса, где Эмилия появилась, только чтобы умолять о молчании своего друга, доктора Хогана, и получить в ответ упрек и обещание быть ей сообщником.

– Ты пропускаешь массу новых открытий, – сказал Хоган.