Браки в Филиппсбурге - читать онлайн книгу. Автор: Мартин Вальзер cтр.№ 47

Альвин, который наблюдал в этот вечер за Сесилью, где и когда только мог, впивался взглядом в ее глаза, дабы достичь ее и обратить ее внимание на себя, стал постепенно замечать, что в лице Сесили произошло изменение; сигнализировало ему об этом подергивание левого уголка ее губ. Без всякой причины, в известной мере автоматически, левый уголок то и дело подергивался вверх, быстро-быстро, и нигде- больше в лице такого подергивания заметно не было. Внезапно уголок этот застывал, вздернутый вверх, взгляд невольно останавливался на нем, а собеседник замедлял поток своих слов и даже вовсе прерывал речь, чтобы дать ей возможность совладать с лицом (как останавливаешься посреди разговора, если собеседник сморкается или хочет чихнуть, зная, что он в эту минуту ничего не слышит); она же, видимо, вообще не замечала, что уголок ее рта так смешно подскакивал и не желал опускаться. Создавалось впечатление, что этот уголок ей более не принадлежал, что это зверь, которому она так давно дозволила подвизаться на своем лице, что вовсе забыла об этом. А потом уголок внезапно падал и занимал свое обычное положение. Но, если уж ты заметил это подергивание, так отводил взгляд от уголка только громадным усилием воли, тебя так и тянуло во все глаза смотреть на это место, чтобы увидеть, когда уголок губ опять подскочит вверх. Хотя все остальное лицо не дергалось и даже будто бы не подозревало о том, рот Сесили, видимо, страдал от этой напасти. А главное, подергивание, казалось, не желало ограничивать свою сферу только уголком губ, оно вознамерилось захватить все губы и этот некогда прекрасный рот, этот рубеж цветущей плоти, что придает всему лицу равновесие спокойствия и страстности, этот рот найдет свою гибель, и очень быстро; и не только рот найдет свою гибель, вместе с ним и все черты лица, утеряв свое несравненное равновесие, сгрудятся в омерзительный хаос, который, однако, тоже не ограничится лицом.

Альвин на мгновение даже обрадовался тому, как глубоко вник он в будущность Сесили. Он то парил над Сесилью, то вился над ней, сжимая и сжимая круги, взгляд его сверкал ястребиной алчностью; когда жертва наконец-то уяснит себе свое положение, у нее уже не станет сил сопротивляться…

Терпение, Альвин! Ястреб должен уметь выжидать. Ничего более.

Сделав над собой усилие, Альвин вновь обратился к господину Бюсгену, ради которого он вообще подошел к этой группе. И немножко ради Сесили, признался он себе. Могущественнейший мужчина и красивейшая женщина разом — вечер не мог для него лучше начаться. Если бы эти господа знали, где был он всего два часа назад! Как он с Верой… ну, конечно, они понятия не имеют, что он за человек.

С Клодом, третьим в кружке, в который он вторгся, он поздоровался мимоходом, едва взглянув на него. Клода в расчет можно не принимать. Нет. Вдобавок он, говорят, возлюбленный Сесили. Это обстоятельство делало его в глазах Альвина врагом. С другой стороны, оно настраивало оптимистически. Клод был не выше, чем он, ростом, вот видите, если Сесиль, а она на целую голову выше, приняла этого длинноволосого пройдоху, значит, и у него есть шансы. Надо надеяться, что Бюсген не домогается Клода, вдруг пришло ему в голову. Вот это будет да, значит, он все-таки совершил глупость и помешал редактору осуществить свои любовные планы. Альвин по собственному опыту знал, что человек, который добивается твоего расположения, ничем так не может испортить себе дело, как встав тебе поперек дороги в этой области. Но Клод славился тем, что вокруг него вились многие женщины. С фигурой мальчика, лицом мужчины, а глазами грустной южанки он был их героем. Может, Бюсген в него и вправду влюбился? Сегодня Бюсген пришел без своего белокурого юнца. Альвин решил, что на Клода надобно все же бросить два-три дружеских взгляда.

Впрочем, те трое заговорили весьма лаконично, как только возле них, нерешительно держа рюмку с коньяком у груди, остановился Альвин. Своей извинительной речью он вызвал лишь вымученные улыбки у всех троих. Он чувствовал, что медлить более нельзя, он должен оправдать свое вторжение вопросом или сообщением, которому можно придать хоть видимость значительности. Тут Альвин поймал себя на том, какое удовлетворение доставило ему открытие, что Клод не выше, чем он сам. Да, даже Бюсген не выше, чем он, ни на сантиметр. Одна Сесиль высилась над ними. Кого она вознесет до себя? Бюсген снял с красно-бурого лица тяжелые темно-зеленые очки в роговой оправе. Стал покачиваться, подниматься на носки, глядеть в пол, под ноги Альвину, а потом на Альвина, опускал уголки безгубого рта книзу, и тогда сразу же, словно нос судна, выныривал его угловатый подбородок (казалось, он тут же коснется тонкого, низко нависшего над сжатым ртом носа), всем своим видом Бюсген выказывал ожидание, какое выказывает профессор, взглядывая на экзаменующегося, который уже целую вечность не отвечает на заданный вопрос, так что каждую минуту можно ждать, что профессор не выдержит долее беззвучных разрывов секунд, и голова его, склоненная с холодным, но все еще внимательным выжиданием, начнет многозначительно, заканчивая экзамен, покачиваться; это покачивание экзаменующемуся никакими молящими взглядами не прекратить. Вот Гарри Бюсген уже согнул в дугу темно-зеленые очки, на что с удивлением вытаращился Альвин, и продолжал их сгибать, пока внешние углы оправы, от которых отходят дужки, не сомкнулись, да, сейчас раздастся громкий треск. Но жестокая игра маленьких ручек на этом не кончилась. Оправа, видимо, была из неломкого материала. Бюсген пошел дальше, пытаясь расплющить круг, в который он согнул оправу, оба стекла уже коснулись друг друга, но перемычка не ломалась, внезапно раздался резкий щелчок, Бюсген разжал пальцы и оправа, рывком разогнувшись, приняла первоначальную форму. Альвин вздохнул с облегчением. Сесиль и Клод тоже следили за манипуляциями Бюсгена. Альвин заметил, что Бюсген теперь поглаживает очки, но собирается изогнуть их в другую сторону. Альвин вскинул глаза, посмотрел на Бюсгена в упор. Тот улыбался.

Альвин спокойно и неслышно выпустил из уголков рта глоток воздуха, застывший в легких от волнения и охватившей его растерянности (а никто не бывает до такой степени растерян, как человек, который желает произвести впечатление, но замечает, что ему это не удается); прежде всего ему нужно совладать со своим телом. Ему нужно действовать, как капитану корабля, паруса которого в клочья изодрала буря и судно которого с такой силой окатывают грозные валы, что люки уже протекают и трюмы начали наполняться водой; прежде чем ставить запасный парус и вернуть судну маневренность, следует выкачать воду, что перекатывается в недрах корабля и вот-вот опрокинет его вверх килем. Альвин сам себе подал команду, восстановил внутреннюю дисциплину, запретив прежде всего наблюдать за сбивающей его с толку игрой, которую вели руки редактора с очками. Теперь он был готов к разговору. Он поздравил господина Бюсгена с приобретением акций издания «Вельтшау». Это единственно достойная и законная форма руководства журналом, когда главный редактор не просто сотрудник, а владелец по крайней мере половины всех акций издания. Сейчас, когда владельцы перекладывают все больше ответственности на своих сотрудников, Бюсген подал достойный пример этакого патриархального слияния личной собственности с личной деятельностью, включающей эту собственность в жизнь.

Резкий разрыв между вложениями и реализацией, деление на владельцев и тех, кто их владения овеществляет, приведет к шизофрении нашего общества! Альвин очень доволен был последней фразой, полагая, что господин Бюсген, как журналист, оценит образ, ему, как он считал, вполне удавшийся.