Зря на Клопа бочки катим, несправедливо это. Крашеный так сказал. Клоп хотел как лучше. Все для нашей собственной пользы. Руку помощи типа протянул. А оно вон как все обернулось. Север ваш крупный косяк упорол, что с Клопом поссорился. Вы его не слушайте, а с Клопом помиритесь. Это, говорит, мой вам хороший совет.
А Мурена сказал: ты бы, гад такой, лучше водки принес бы.
На кухне был уксус. Мурена его нашел и втихаря бодяжил там чего-то – разбавлял чаем, грел на плите, добавлял сахар, соль, даже головки от спичек. Сказал, что там восемьдесят процентов уксусной кислоты, остальное – чистый спирт. Вот этот спирт он и хотел оттуда выгнать. Бодяжил, бодяжил, набодяжил полстакана какой-то мутной дряни. Ему сказали: не вздумай! А он взял и маханул. Минуту стоял с открытой пастью, все вздохнуть не мог. А потом его вчетверо сложило, как этот, блин, бумажный кораблик. Он грохнулся на пол, ногами засучил и орет, как сирена.
Прибежал Крашеный, потом Арбуз, и остальные бакланы тоже сбежались. В хате не протолкнуться, мат-перемат, а что делать, никто не знает. «Скорую» ведь не вызовешь, это сразу всем нам кирдык будет. А у Мурены уже судороги какие-то пошли. Вот блин, Север психанул, схватил кого-то за горло, башкой об шкаф, их типа разнимают, но ни хрена, попробуй Севера разними, когда он почти все зубы свои сжевал. И постепенно так, постепенно все это замутилось в конкретное побоище. Я уже и сам кому-то в череп долблю, а мне кто-то коленом в печень, кулаком в морду, а там Шмеля битой по ребрам охаживают, и все такое. А потом вдруг – бах! бах! Из ствола пальнули. И все сразу прекратилось.
Я ни хрена не понял. Лежит Мурена, застыл, не дрыгается. Баклан какой-то рядом вытянулся. И лужа кровищи под ними, целое болото. И Север стоит, ствол в руке, жует свои зубы. Говорит, уходим отсюдова. А чего с Муреной-то, говорю? Мурена никуда не идет, сказал Север. Мурену убили, говорит, его убили эти суки, поэтому он останется здесь навсегда.
И тут Крашеный влез:
– Ты тоже останешься! Когда Клоп решит, тогда уйдешь!
– Клоп, говоришь? – Север усмехнулся, как волк оскалился, не хотел бы я, чтобы на меня кто-нибудь так скалился. – Клопа я сейчас замочу! Фуфло он, твой Клоп! Ни он мне не указ, ни ты!
А Крашеный – пацан крепкий оказался. Ему и оскал этот, и пушка, которой Север размахивал, – до барабана. Как стал на свое, так на своем и стоит.
– Никуда ты не уйдешь. Ты нашего пацана положил, за это ответить надо! – и руку в карман сунул.
Север удивился:
– Ты это серьезно? – типа так, по приколу, спросил. – Ну, раз так…
И в упор его бах!
Темно, холодно, всего два-три окна в домах горят. Фонари не работают. Электро, блин, Монтажники, блин, мир офигительных грез, как говорил еще недавно покойный Мурена. Но нам все это даже на руку. В смысле, что темно… Вспомнил: такая песня еще была, там две малолетки пищали: нас не догонят, нас не догонят. Ага. Хочется надеяться.
Север шурует впереди, камни летят из-под ног. Какие-то сады, овраги, заборы. Шмель давно отстал, в пустой домик схоронился, отлежаться… Да боялся, что на Севера опять заклин найдет и он его пристрелит. Шмель все равно не боец – один глаз не видит ни хрена, к тому же ему битой, видать, ребра сломали и ногу перешибли. Я ничего не сказал: пусть делает, как хочет. Отсюда до Северного объезда недалеко, может на попутке до Кульбак доехать, если повезет.
А я? А мы?
Мы идем куда-то.
– Куда идем? – спрашиваю.
– Ссученного Клопа, – говорит Север, – на куски будем рвать.
Ага. Ясно. Ну, раз так, идем Клопа рвать. Хотя лично я считаю, что он нам ничего плохого не сделал, кроме хорошего. Но Северу лучше не перечить, поэтому иду молча.
Но он сам передумал – говорит: нет, там нас ждать будут. С Клопом потом разберемся. Есть еще один перец, он мне кругом должен! И все наши беды от него! От него вся вонь идет, вот кто главный сучара, его первого и мочканем… Если, конечно, на нас не сработает…
– А кто этот гад?
– Лис, – говорит. – Начальник городского уголовного розыска.
И зубы жует.
Офигеееть! Приехали на крутом «мерине», на большой фарт нацелились, Север рот раскрыл весь город заглотить, и деньги впереди маячили, и телки, и отель «Аксинья»… Вон там дорога, там свет, фонари горят, уходят вдаль. Если тачилу подогнать – можно рвануть в Кульбаки, родные замшелые Кульбаки. Могу вернуться и Шмеля подобрать… Потому что Тиходонск нас так и не принял, наоборот, хочет нас сожрать, уже жрет, большие куски отхватывает. Где наш «мерин»? Где «Аксинья»? Где Мурена? Нету ни фига. Есть только Север, у которого все рамсы попутались, все задумки псу под хвост пошли: заклин в башке и ствол в руке, а все, чего он сейчас хочет, это убить главного городского мента! Ясно, что это уже не заклин – это крыша съехала. В дурдом его надо…
И куда мне идти? В какую сторону?
Вот, блин, задача…
Клоп
Деревянный домишко на окраине Монтажей, среди старой постройки, веселый желто-синий штакет… Эх, не захотел Клоп селиться в бетонных апартаментах, не по душе они ему. А зря.
Заборчик-то всего по грудь, ни «колючки», ни напряжения. Перемахнул играючи, прошел тихо под окнами, не кашлянул, камешком не хрустнул, и вот уже крыльцо, и вот ты уже, считай, у Клопа в гостях. Камеры эти, видеонаблюдение, оно все, конечно, хорошо. Но только когда есть кому следить за ними. А если во флигельке вся охрана лежит мордой в пол и постепенно остывают до комнатной температуры – тогда хоть с камерами, хоть без них, один хрен.
Темно, душно, беспокойно. Ворочается Клоп с боку на бок на деревенской перине в мелкий лиловый цветочек. Болит живая совесть, память ломит, лиловые цветочки жгут Клопа, в самый мозг впиваются раскаленными своими корешками. Эх, незабудка, горе-цветок, как же вырвать тебя, каким ядом извести?
Сел Клоп на кровати, закурил в темноте. Забирала б его водка, выпил бы. К дури он непривычен, и привыкать уже поздно. Сидит, хрипит, сосет папиросу, пялится в темноту. Не надо никакого воображения, чтобы увидеть перед собой сотканный из дыма призрак Черкеса. Висит, колышется, скалит зубы, тянет похожие на щупальца руки.
Дунул – и нет его.
Зато появится Митек с дыркой в виске. Митька-Скворечник. Только вместо голосистой птицы из дыры лезут, падают на пол белые черви.
Дыши глубже, Клоп…
А за ним – Султан с перерубленной переносицей. Меж лбом и носом зияет широкая щель, где горят две красные точки.
Сколько ни дуй, сколько ни дыши, все без толку. Но привычка – великое дело. Клоп выкурит папиросу-другую и ляжет, промучается на своей незабудковой перине до шести утра, провалится в короткий сон. И – ладно. Ему многого не надо. Он буром войдет в очередной будний день, разрулит мелкие непонятки, поощрит, накажет, подумает обо всем наперед, встретится с кем надо, разнежится под ласковыми и умелыми руками Лили-массажистки, перехватит еще часок дремы после обеда, потом…