– А ты бы меня впустил?
– Это же просто так, игра воображения.
– Значит, ты бы не пустил меня к себе?
– Почему не пустил? Пустил бы. Иногда мне казалось, что вот сегодня вечером я точно обнаружу тебя у себя под дверью, и от возбуждения у меня даже слезы наворачивались на глаза.
– От возбуждения или от ожидания?
– Тогда я был не в состоянии провести столь тонкое различие.
Мы смеемся.
– Когда у меня слезы наворачивались на глаза, я не мог больше думать, во всяком случае так было тогда.
– Понятно. А сейчас?
– Сейчас я ни о чем не мечтаю.
– Серьезно?
– Да. Все мои мечты и фантазии в один прекрасный момент умерли.
– Не верю, – говорит Сюзанна. – Скорее наоборот. Ты так сжился со своими мечтами и фантазиями, что уже сам не замечаешь их.
В этот момент пустили музыку. Теперь нечего и думать о приятном продолжении вечера. Сюзанна тяжело вздыхает и отодвигает тарелку на середину стола. Наверное, мне нужно было заранее удостовериться, что нас не будут здесь глушить музыкой. Мы сидим и молчим.
– Посмотри на этих теток! – говорит Сюзанна какое-то время спустя. – Они как будто состоят из двух половинок. Так, вроде бы и в теле, всё на месте, но ты погляди на эти кислые рожи! А эти унылые взгляды?! А эти поджатые губки?! Посмотришь – и сразу ясно, что ты их хоть перераздень, никакого удовольствия от этого не получишь!
Я подумал, не заказать ли десерт, но вместо этого спросил:
– Ну что, может быть, пойдем?
– Давай вино допьем и пойдем, – говорит Сюзанна.
Официант уже понял, что мы собираемся уходить, и поспешил принести счет.
– Останешься сегодня у меня?
– Если ты меня выдержишь.
– Еще неизвестно, кого труднее выдержать, тебя или меня.
Мы смеемся.
– Но у меня есть к тебе одна просьба, – говорит Сюзанна.
Я выжидающе молчу.
– Я, к сожалению, все время просыпаюсь, – говорит Сюзанна. – Во всяком случае в последнее время. Из-за того, что я какая-то вся нервная и взвинченная стала. Я буду вставать, зажигать свет, рассматривать в зеркало свой обложенный язык, я буду умирать от страха, что у меня рак, что у меня воспаление придатков, и прочее, и прочее, и прочее. У меня в тумбочке лежит полплитки шоколада, и если я буду слишком много говорить, ты отломи кусочек, засунь мне его в рот и поправь мне подушку. Я буду лежать и чувствовать во рту вкус тающего шоколада, и тогда я постепенно опять засну.
– Задание понял, – говорю я.
Только в спальне Сюзанна спрашивает меня, нравится ли мне ее наряд. На ней сегодня юбка и пиджачок, напоминающий по фасону летчицкую куртку, из светло-серой легкой натуральной ткани с двумя косыми молниями, которые весь вечер были полурасстегнуты. Из-под пиджака выглядывает лимонно-желтая блузка с вырезом, позволяющим видеть бусы из игрушечно-мелких жемчужинок.
Под глазами у Сюзанны золотые блестки, которые она теперь старательно смывает. Потом она отцепляет клипсы с висюльками пирамидальной формы.
– Не знаю, что и сказать, – честно признаюсь я, услышав ее вопрос.
И чтобы мой ответ не очень обидел ее, добавляю:
– Женщинам свойственно преувеличивать значение своих нарядов и то впечатление, какое они производят на окружающих. Во всяком случае на мужчин. Большинству мужчин совершенно неважно, во что одета женщина.
– Ты тоже принадлежишь к этому большинству?
– Боюсь, что да.
Она вынимает из тумбочки шоколадку и кладет ее на другую половину кровати. Потом она достает спички и зажигает шесть свечей в высоком подсвечнике, что стоит на комоде.
– У меня есть одна знакомая, у нее свой бутик, так она мне дарит иногда то блузку, то платье, которые сама наденет раз-другой и всё, а продавать не хочет.
– Понятно, – рассеянно говорю я.
– Да, тряпки тебя действительно не интересуют.
– Мне попросить у тебя за это прощения?
Сюзанна смеется и отставляет подсвечник на самый дальний край комода. На дне большой вазы, наполовину заполненной апельсинами и яблоками, я вижу упаковку таблеток от головной боли. Все ясно, отмечаю я про себя.
– Только не думай, что я тут развела эту возню со свечами для создания романтической обстановки. Я эту пошлость сама не люблю. Просто не хочу, чтобы ты меня видел во всей моей красе.
– Ах ты боже мой! – отвечаю я. – Тоже мне нашла проблему. Опять типично женское заблуждение. Кому нужно вас особо разглядывать?
– Я знаю, это ты меня так успокаиваешь, – говорит Сюзанна.
– И себя заодно.
В глубине души Сюзанна явно склонна к меланхолии, именно поэтому нам есть о чем поговорить и мы как-то понимаем друг друга. Хотя мне до сих пор не очень ясно, знает ли Сюзанна о том, что она склонна к меланхолии. Обилие материальных предметов, к которым она относится с явным благоговением (слишком много шмоток, слишком много развлечений, слишком много внимания к смыслу, слишком много всяких украшений), все это свидетельствует скорее о том, что она не догадывается об этом.
– Не бойся быть скучной, – говорю я.
– Почему ты так говоришь?
– Потому что невозможно отрицать тот факт, что любовь со временем становится неотделимой от скуки.
– Нет. Такого я не могу себе позволить.
– А что тебе мешает?
– Я и так полжизни борюсь с мыслью о том, что меня просто-напросто нет.
– Скучным женщинам удается в жизни гораздо больше, чем нескучным. Они способны на долгое и глубокое чувство, – говорю я.
Сюзанна кладет два апельсина и одно яблоко рядом с подсвечником.
– Будешь есть апельсин? – спрашиваю я.
– Нет. Просто, когда я лежу в постели, мне хочется иметь перед глазами какие-нибудь фрукты, иначе рано или поздно мне начинает казаться, будто я лежу в морге.
– Ты слишком много думаешь, – говорю я.
– Конечно. А ты что – нет?
Мы смеемся и целуемся. Потом Сюзанна садится на край кровати.
– Слушай, посмотри на меня разок как следует, критическим взглядом, – просит она, выставляя свои голые ноги.
Я сажусь на единственный в комнате стул и начинаю разглядывать Сюзанну. Я немного боюсь того, что таким женщинам, как Сюзанна, обязательно нужно во всем быть на высоте. Им подавай все самое лучшее: шикарную еду, шикарные рестораны, шикарные тряпки, шикарные выходные и шикарное тело.