— Да, просто одна мысль не выходит из головы весь вечер.
— Какая?
— Да нет, просто не могу сосредоточиться.
— Не бойся, расскажи.
— Думаю о своей девушке.
— Как ее зовут?
— Это не имеет значения. Слушай, я никогда с тобой не говорю о ней, но я постоянно о ней думаю.
— А почему она тебе не пишет?
— Откуда ты знаешь, пишет она или нет?! Может, я получаю от нее письма, а тебе говорю, что они от кого-то другого. Или ты роешься в моих вещах, когда я хожу в душ?
— Ты спятил, Валентин. Просто ты никогда не показывал мне ее писем.
— Я вообще не хочу касаться этой темы, но не знаю, сейчас мне захотелось обсудить одну вещь… Когда ты рассказывал о том, как женщина-пантера преследовала помощницу, мне стало страшно.
— И что тебя напугало?
— Стало страшно не за себя, а за мою девушку.
— А-а…
— И зачем я вообще упомянул об этом?
— Ну почему? Говори, если тебе кажется, что…
— Когда ты начал рассказывать, как ее преследует пантера, я представил себе, будто это моя девушка в опасности. А я сижу здесь и даже не могу ее предупредить, чтобы она была осторожней.
— Ясно.
— Но понимаешь, она только потому моя девушка, что включена в нашу борьбу. Хотя не стоит тебе этого знать, Молина.
— Не беспокойся.
— Просто я думаю, что не надо загружать тебя информацией, которую тебе знать необязательно. Это лишние оковы, а у тебя и своих хватает.
— У меня тоже, знаешь, есть такое ощущение, что, будучи здесь, я абсолютно беспомощен; но в моем случае это не женщина, то есть не моя девушка, — это мама.
— Твоя мать ведь не одинока, да?
— Она живет с моей тетей, сестрой отца, просто она очень больна. У нее высокое давление и слабое сердце.
— Но с этим иногда тянут долгие годы…
— Но все равно лучше поменьше ее огорчать, Валентин.
— Ничего с ней не станет…
— Представь, какой это стыд, когда твой сын в тюрьме. Да еще из-за чего?
— Не думай об этом. Худшее позади, ведь так? Думаю, она уже смирилась.
— Но она очень по мне скучает. Мы всегда были так близки.
— Постарайся не думать об этом. А если не получается… думай о том, что ей ничто не угрожает, в отличие от той, которую люблю я.
— Ее враг всегда с ней, внутри — слабое сердце.
— Но она ждет тебя, она знает, что ты выйдешь отсюда через восемь лет, к тому же тебя могут освободить досрочно за хорошее поведение. Это дает ей силы ждать тебя, так к этому и относись.
— М-м, ты прав.
— Иначе можно просто сойти с ума.
— Расскажи побольше о своей девушке, если хочешь…
— А что рассказывать? Она совершенно не похожа на помощницу из фильма; даже не знаю, почему я их сравниваю.
— Она симпатичная?
— Да, конечно.
— Почему конечно? Она могла бы быть страшной. Чего ты смеешься, Валентин?
— Ничего. Сам не знаю, чего смеюсь.
— Но что тебя развеселило?
— Не знаю…
— Ну должно же быть что-то… что-то смешное.
— Смеюсь над тобой и над собой.
— Почему?
— Не знаю; мне надо подумать, я не могу этого объяснить.
— Ладно, хватит хихикать.
— Скажу, когда сам пойму.
— Может, я закончу фильм?
— Да уж пожалуйста.
— На чем мы остановились?
— На том, что она в бассейне, ей удается спастись.
— Точно. Так, что же дальше?.. А, потом происходит встреча психиатра и пантеры.
— Можно я тебя прерву?.. Ты не разозлишься?
— А в чем дело?
— Давай лучше продолжим завтра, Молина?
— Уже не так много осталось.
— Извини, я не могу сосредоточиться на фильме.
— Скучно?
— Нет, не скучно. У меня в голове неразбериха, надо немного успокоиться. Наверное, из-за этого я и хохотал — просто истерика.
— Как хочешь.
— Я пока подумаю о своей девушке. Я кое-чего не понимаю и хочу это обдумать. Не знаю, было ли у тебя такое — будто ты вот-вот что-то поймешь, вот-вот развяжешь узел, но если потянешь не за ту ниточку — все, мысль потеряна.
— Ладно, до завтра.
— До завтра.
— Завтра расскажу, чем все закончилось.
— Не представляешь, как обидно.
— Тебе тоже?
— Да, я бы хотел, чтоб фильм длился дольше. А самое худшее, что кончится он плохо, Молина.
— Но тебе нравится?
— Так время летит быстрее, правда?
— Значит, тебе не очень нравится.
— Нет, нравится, и жаль, что скоро конец.
— Не бери в голову, я тебе другой расскажу.
— Правда?
— Конечно, я помню много отличных фильмов.
— Замечательно, тогда начинай вспоминать один из своих любимых, а я пока поразмышляю, договорились?
— Не потеряй ниточку.
— Хорошо.
— Запутаешь нитки — поставлю тебе двойку по домоводству, мисс Валентина.
— Обо мне не беспокойся.
— Все, замолкаю.
— И не называй меня Валентиной, я не женщина.
— А я откуда знаю?
— Извини, Молина, но демонстрировать я тебе ничего не буду.
— Не бойся, просить не стану.
— Спокойной ночи, приятных сновидений.
— Да, тебе тоже.
* * *
— Я слушаю.
— Как я тебе уже говорил вчера, последнюю часть я не очень хорошо помню. В ту ночь ее муж звонит психиатру и просит его прийти. Тот приходит, и они вместе ждут Ирену, которой нет дома.
— Где ждут?
— В квартире архитектора. Но вот звонит его помощница и просит приехать к ней, а потом вместе с ней — в полицию. Она звонит сразу после той сцены в бассейне. Поэтому архитектор ненадолго оставляет психиатра одного, совсем ненадолго, и вот — пока его нет, приходит Ирена и обнаруживает психиатра у себя дома. Уже, конечно, ночь; комнату освещает лишь настольная лампа. Психиатр, до ее прихода что-то читавший, снимает очки и сверлит ее взглядом. Ирена чувствует странную смесь неприязни и желания, потому что он привлекательный, я тебе уже говорил, сексуальный. И тут случается нечто странное. Она бросается в его объятия, потому что чувствует себя покинутой, никому нет до нее дела, муж оставил ее одну. А психиатр понимает это так, что ее влечет к нему и, если он поцелует ее, а может, и не только поцелует, она сможет избавиться от навязчивых мыслей о женщине-пантере. И он целует ее, Ирена не сопротивляется, они начинают обниматься, но вдруг она… она выскальзывает из его объятий, смотрит на него из-под слегка опущенных век — зеленые глаза горят желанием и ненавистью одновременно. Она бросается в сторону, в другой конец комнаты, где стоит замечательная мебель прошлого века — все эти кресла с бархатной обивкой и столы с вязаными салфетками. Она хочет спрятаться, чтобы свет от настольной лампы не попадал на нее. Она кидается на пол, психиатр пытается защититься — слишком поздно: не видно, что происходит там, в темноте, но она превращается в пантеру, а он хватает кочергу у камина, чтобы защититься, но пантера уже набросилась на него. Он хочет ударить ее этой кочергой, но она уже разодрала ему когтями горло, и вот он распростерт на полу, а из раны хлещет кровь. Пантера рычит, показывая свои белые клыки, снова выпускает когти и рвет ему лицо — щеки и губы, которые она только что целовала. Тем временем архитектор уже приехал к своей помощнице в пансион, и они пытаются дозвониться психиатру, предупредить, что он в опасности, потому что теперь уже совершенно ясно: это не просто воображение Ирены, она действительно женщина-пантера.