Пинбол - читать онлайн книгу. Автор: Ежи Косински cтр.№ 15

— Возможно, — уклончиво отозвался Домострой, — но я ее не понял.

— Все пути, которыми мы собирались идти, неверны, — сказал Домострой Андреа. — Они неверны именно потому, что все ведут в одну сторону — от нас к Годдару.

— Есть какой-то иной путь?

— Да. От него к нам. Мы должны заставить его выйти из укрытия, а затем сорвать с него маску.

— Возможно, у него не одно укрытие. Весь мир может оказаться прибежищем Годдара.

— Вполне возможно. Итак, все, что нам нужно, это правильно составить приглашение от тебя к нему, послать его и надеяться, что оно заинтригует его настолько, что он захочет тебя разыскать.

— И что же может привлечь во мне Годдара?

— То, что ты расскажешь в своем письме. Ты должна его заинтересовать. Показать, что ты его понимаешь. Если тебе это удастся, он заявит о себе достаточно скоро.

— Дастся ли? — спросила Андреа. Затем, сложив на груди руки, она воскликнула: — Ты композитор, Патрик. Ты понимаешь его куда лучше, чем я! В одном из твоих старых интервью ты называешь музыку "своим единственным духовным достижением"! А в другом говоришь: "Ужасно, что только композиторы способны понять друг друга". Думай о его музыке, Патрик! Она должна подсказать нам, кто это такой! — Взволнованная, она замолчала, но потом продолжила: — Почему ты не можешь понять, кто оказал на него влияние? Выдающийся композитор? Учитель музыки? Некто, определивший его выбор инструментов или аранжировок? Талантливый инженер, специалист по звуку или один из этих новых кудесников электронной музыки?

И энтузиазм ее, и ход мыслей оказались заразительны.

— Можно попробовать, — сказал Домострой. — Мелодии, созвучия, ритмы, музыкальные формы Годдара, возможно, говорят о нем больше, чем его почерк, или гороскоп, или линии руки. Но есть еще тексты. — Он помолчал. — К примеру, одна из его песен называется «Фуга». В музыке фуга означает полифоническую разработку темы, но в психиатрии так называют побег от действительности. На самом деле, такие вещи могут сказать о Годдаре куда больше, чем даже если бы мы знали его внешность или манеру поведения.

— А при чем тут его внешность? — Она приподнялась в постели и склонилась над Домостроем.

— Ты же никогда его не видела. К тебе может явиться кто угодно.

— Действительно, а вдруг я уже с ним встречалась? Что, если тот долговязый зануда из соседней квартиры, который всегда здоровается, это и есть Годдар?

— Если и так, он никогда в этом не признается — даже тебе. Если он скрывался все это время, то не следует рассчитывать, что он войдет, пожмет тебе руку и представится Годдаром, не так ли? И я не сомневаюсь, что его обычный голос звучит совершенно иначе, нежели записанный — точно так же, как у множества других поп-исполнителей. Масса усилий потрачена на то, чтобы Годдар оставался невидимым, и куча денег заработана на этом. Он или же те, кто стоит за ним, вряд ли откажутся от всего этого просто из-за письма поклонницы. Даже если твое письмо вызовет у Годдара желание встретиться с тобой, все равно, он или его компаньоны, сначала пошлют кого-то проверить тебя и убедиться, что ты не пытаешься расставить ему сети.

— Кого же они, к примеру, пошлют?

— Кто знает? Мужчину, женщину. А может, они придут вдвоем. Могут послать кого угодно — прощелыгу, который попытается ухаживать за тобой на вечеринке, женщину, обходящую дома с товаром, да хоть зануду из соседней квартиры! Мы же не знаем, кто на него работает! На самом деле я совершенно уверен, что если Годдар снизойдет до тебя, он явится инкогнито, никак не намекая на свой успех, богатство и славу- или осведомленность о твоем письме. Ты можешь заниматься с ним любовью, слушать историю его жизни или просто стук его сердца — и так никогда и не узнать, что рядом с тобой был Годдар.

— Ты хочешь сказать, что после того, как будет отправлено мое волшебное письмо, я должна бросаться в объятия любого болвана, который за мной приударит, потому что он может оказаться Годдаром?

— Именно так. А потом постарайся определить, читал ли этот болван твое письмо.

— Но я не хочу отдаваться каждому болвану.

— В таком случае, ты можешь упустить шанс выяснить, кто такой Годдар. Что, если единственная причина его скрытности, да и успеха — в том, что ему нравится быть заурядным болваном?

На какое-то время она задумалась, а потом спросила:

— Куда мы пошлем письмо?

— Через "Ноктюрн Рекордз".

— Разве «Ноктюрн» не получает ежедневно сотен писем для Годдара?

— Скорей всего, именно так. Больше писать ему некуда. «Ноктюрн» и сам признаёт, что его почта насчитывает порядка тысячи писем еженедельно, и они держат специальных сотрудников для ее обработки. Я не сомневаюсь, что из всей этой массы до него доходит лишь малая толика.

— Что же заставит их переслать именно мое письмо?

— Пока не знаю. В нем должно быть что-то необычное — и убедительное.

— Имей в виду, Патрик, — сказала Андреа, — что письмо может даже не дойти до паренька-невидимки. Что, если в ту неделю, когда придет наше письмо, у него найдутся дела поинтересней чтения почты от поклонниц? А если он уедет куда-нибудь? А если… — Она не закончила.

— А что, если он прочитает письмо и даже не обратит на него внимания?

— И это тоже, — согласилась она.

— Значит, мы пошлем несколько писем, — сказал Домострой. — Одно за другим.

Домострой боялся смерти — не болезни, не боли, не унизительной беспомощности, связанной с угасанием, но смерти как таковой: внезапного исчезновения собственного «я», конца существования, финала, когда история жизни Патрика Домостроя обратится в ничто.

Такие мысли часто посещали его, и днем — в минуты радости и наслаждений, и ночью, когда смерть являлась в кошмарах, и он в ужасе просыпался и лежал в темноте, страшась уже наяву.

Все люди смертны, смерть может настигнуть их в любой день, в любую секунду, и, как он полагал, для большинства из них прошлое — их прожитая жизнь — единственная реальность, которая не подвластна распаду. И все же, хотя смерть способна прекратить физическое существование Патрика Домостроя, она не в силах уничтожить его музыку, которая, будучи свободной от оков материального мира, может продлить его существование и в будущем. Его музыка была тенью, которую он отбрасывал перед собой, и, пока Домострой сочинял, ему казалось, что он существует вне истории и владеет средством пережить себя самого.

В те времена, когда ему еще удавалось сочинять музыку, она представлялась ему неким ключом, способным отворить дверь в будущее. Ведь многие из его поклонников были молоды и вполне могли стать его посланниками и знаменосцами в грядущем. Когда Домострой был знаменит, он держал замок и петли этой двери хорошо смазанными. Он отвечал на письма молодых мужчин и женщин, фанатически ему поклоняющихся, — среди этих людей попадались действительно тонкие ценители. Иногда, из тщеславия, а более для того, чтобы обеспечить память о себе в потомстве, он даже поощрял своих поклонников, назначая им встречи, и вел с ними долгие задушевные беседы.