— Не скажу, что я несчастлив, — ответил я. — Но мне кажется, большая часть несчастий этого мира вызвана каждодневной погоней за счастьем.
— А небольшая доля счастья… — хотела продолжить Люси.
— Может, поговорим о чем-нибудь другом?
— Простите. Что-то я разболталась.
Люси вела себя крайне деликатно, однако мне все равно стало как-то не по себе от этого разговора.
— Говорите что угодно. Я не обидчив. Не могу этого объяснить. Может быть, это и не то, о чем я мечтал… вы понимаете. — Я сделал паузу несколько лирического характера. — Зато она дает мне то, в чем я нуждаюсь.
Люси вновь стиснула мое предплечье.
— Я никогда особо не верила в то, что словесные штампы могут что-то объяснить, но все-таки ответьте: вы получаете то, что вам нужно?
Объясняющая сила словесных штампов. Временами Люси напоминала мне пса. Она употребляла выражения, от которых, когда они летели мне в лицо, загибались поля моей шляпы.
— Палка пыталась сбежать, но я ее поймал, — пробормотал Пучок сквозь зубы и выплюнул ее к моим ногам.
— Ну а вы как? Вы-то получили то, что хотели? Вы, Люси, такая яркая женщина, разве у вас нет амбиций? Разве вам достаточно того, что вы возитесь с бумажками в моей конторе?
Я не рискнул напрямую спросить ее об отношениях с Джимом, отчего-то это показалось мне совершенно бестактным. И, хоть она загнала меня в тупик расспросами о Линдси, я не собирался отвечать ей тем же.
Люси рассмеялась.
— Подозреваю, что речь идет о моих двухлетних курсах. На самом деле не знаю. Мне везде хорошо.
— И вы не чувствуете необходимости стремиться к совершенству? Неужели вам не хочется чего-то большего?
— Чего же? — задорно поинтересовалась она.
— Более высокого, например. Того, что еще не испытывали в жизни, однако догадываетесь, что это на самом деле существует, хотим мы этого или не хотим. — Теперь была моя очередь изводить ее, и я так же дружественно пихнул ее локтем. Вообще-то, тут не было ничего двусмысленного, мы просто по-приятельски подпихивали друг друга локтями, гуляя рука об руку в лесу. Ведь ничего предосудительного нет и не может быть в том, что мужчина и женщина дружески перепихиваются локтями на прогулке, не правда ли?
— А отчего вы не сдали эти экзамены еще в школе? — спросил я, снова забрасывая палку, за которой немедленно устремился Пучок.
— Ах, даже не знаю, я… — Она в этот миг потеряла нить беседы, наблюдая за траекторией полета моего метательного снаряда.
Я догадывался, что она сейчас чувствует. Это было великолепное зрелище — дугообразная парабола, соединяющаяся с прямым броском собаки. Пучок отвлек меня, на миг заставив забыть об остальном, и я отдался этому мгновению, как капля воды морскому прибою, став лишь частью ритма природы — полет палки, бросок собаки, возвращение.
Затем ритм сломался. Палка была упущена, Пучок не успел поймать ее на лету, и она воткнулась в землю под углом в сорок пять градусов, точно миниатюрная противокавалерийская пика.
Развевая алым флагом языка, пес в мгновение ока налетел на нее.
— Осторожней!
В его возрасте собаки проявляют кошачью гибкость, но не всегда можно предотвратить то, что неминуемо. Так что Пучок попытался увернуться, но жуткий разгон, который он набрал в погоне за палкой, нес его вперед. Он успел поставить передние лапы за палкой, но задние подвели его. Палка вонзилась ему в пах, так что он ушел в «бочку», кувыркаясь в воздухе с пронзительным визгом истребителя, упавшего в пике.
Мы тут же бросились на помощь. Пес валялся на земле, стеная от боли.
— Я умираю! — вопил он. — Такой боли никому на свете не вытерпеть, она никогда не кончится, никогда!
— Перекатись-ка на другой бок, посмотрим, что у тебя там, — сказала, присаживаясь рядом, Люси.
— Там ужасная рана, — пес стыдливо отвернул морду в сторону.
— Ничего, разберемся. Давай-ка посмотрим на твою рану.
— Но это же… пах, как вы не понимаете?
— Разве ты не доверяешь людям? — удивился я. — Ведь люди лечат собак, тебе ли не знать об этом.
В конце концов, он поддался на наши уговоры и, продолжая скулить и жалобно повизгивать, перекатился на спину. Оказалось, что у него всего лишь содрана кожа, правда, выглядело это не слишком привлекательно.
— Ничего, все обойдется, — сказала Люси, разглядывая поврежденное место.
— Похороните меня в этом ошейнике, который для меня купили, — простонал Пучок.
— Хоронить тебя не придется.
Он положил лапу на мою руку.
— Вспоминайте обо мне, когда услышите, как ветер шелестит в кронах деревьев, — глаза его затуманились слезой. — Я уже слабею.
Я выдернул палку из травы.
— Проклятая дубина! — И отшвырнул ее с глаз долой.
— Сейчас принесу! — вскинулся Пучок, немедленно пускаясь за «беглянкой».
— Ты же ранен, — напомнил я ему по возвращении.
— Ну и что? — пожал он плечами. — Это же мой долг.
— Так. Только больше не надо таких выкрутасов, в будущем.
— Выкрутасы? — пес подскочил и чуть не сбил меня с ног. — Где они? Я с ними расправлюсь!
На этом наш серьезный разговор с Люси был закончен. Остальную часть дня мы провели, шатаясь по лесу с единственной целью — отдохнуть и развлечься. Мы болтали обо всяких пустяках — о нудных людях, которых показывали по телевизору, о нудных политиках, о нудных клиентах, приходивших в контору.
К вечеру мы забрались на пару часов в паб у реки.
Я смахнул псу остатки чипсов, рассыпанных по скамейке, пока Люси стояла у берега, наблюдая за утками.
— Ты проглатываешь еду, даже не успев распробовать, — сказал я, смотря, как пес уничтожает чипсы.
— Я распробовал. Лучше всего такие чипсы сочетаются с имбирным пудингом.
— Откуда ты знаешь, что такое имбирный пудинг?
— Ну вы же угощали меня в прошлый четверг! — напомнил он мне таким тоном, словно опасался за мое душевное здоровье.
— Так это уже неделю назад!
— Да, но с тех пор я наслаждаюсь им ежедневно, — сказал пес. — Им все еще пахнет из мусорного ведра, и я чувствую его в запахе пота на моих лапах. Но кроме того, существует же еще идея пудинга, его душа. Так что, однажды попробовав кусочек чего-нибудь, сохраняешь это при себе навсегда.
— Стало быть, попробовав кусочек пудинга шесть дней назад, ты наслаждаешься им до сих пор? — Я и угостил-то его тонким ломтиком.
— А как же, — оживленно закивал он. — Разве у людей не так?
— Нет. Я просто ем и все.
— О-о, — покрутил головой пес, видимо в глубине души смущенный таким пренебрежительным отношением к пище. — Вам стоит добавлять к еде какие-нибудь приправы.