То, что ВЭМ — Валентина Михайловна, я начала догадываться задолго до того, как встретила Валентину Михайловну Маслову в филармонии. В. М. — сокращенное имя-отчество врача. Что может быть проще?
Ее пациент, мальчик или подросток, воспылал к ней страстью. Она красивая, зеленоглазая. Стройная. Быть может, она и допустила что-то такое. Все мы живые люди. А потом одумалась и прервала отношения. Может быть, даже в грубой форме. И сразу же перешла в другую клинику.
Мне уже во время визита к ней показалось, что она совершенно не заинтересована в том, чтобы я покопалась в ее архиве. Она испугалась ответственности. Хотя архив клиники, где она сейчас работает, — не тот, который находится вот в этой лечебнице, где растут сосны и где она работала десять лет назад. Почему она не захотела мне помочь? Вполне понятно.
Даже если мне сейчас позволят переворошить бумаги десятилетней давности, что мне это даст? Откуда я знаю, чем был болен этот мальчик? Быть может, он вылечился, и его прежняя болезнь ничего общего с сексуальными проблемами не имеет?
Я даже не знаю его имени. Ничего.
Но кафель.
Я принялась исследовать территорию. Заходила в корпуса, разговаривала с какими-то полоумными нянечками, очевидно, из бывших пациенток. Так, задавая вопросы, я добралась до душевой. Какой-то старушке с затравленными глазами я представилась корреспондентом местной молодежной газеты (и даже предъявила ей удостоверение, а если быть точной, то пропуск в бассейн) для важности и попросила ее показать мне, в каком состоянии находится душевая и не пора ли там заменить трубы?
Проходя через грязные вонючие коридоры, за стенами которых раздавались крики и дикий хохот, я добралась наконец до этого источника телесной чистоты душевнобольных.
Просторно. Звук капающей воды. Ну и что? Это еще ни о чем не говорит.
— Когда последний раз делали ремонт?
— В прошлом году, — гордо ответила старушка. — Вот кафель заменили.
— А раньше какой был?
— Страшный. Плесень, да еще пятно такое красное, от которого некоторые больные плакали, а другие пытались слизать его.
— Это что же за пятно?
— Один больной красной краской нарисовал не поймешь что… А стирать-то краску кому больно надо…
— А кто нарисовал, не помните?
— Нет. Да и никто не помнит.
— А вы не знали ВЭМ?
— Как же, знала. Она иногда приходит сюда, она же теперь в другой больнице работает. Хорошая врачиха.
— А вы не знаете, где она живет?
— Раньше жила возле почтамта, такой желтый дом, первый подъезд, квартира на третьем этаже налево. Я бывала у нее, когда ее срочно вызывали или когда продукты выдавали… А потом она переехала. Вышла замуж.
— Второй раз?
— Да первый муж у нее был ни рыба, ни мясо. Она с ним месяца два, что ли, прожила…
Я села в машину и помчалась прочь от этого места. Не нужны мне ни сосны, ни ели, только бы не видеть больше эти корпуса и не вдыхать этот спертый, животный воздух…
Я остановила машину в тихом зеленом месте, на бульваре Рахова, вышла и закурила.
Почему Кафельщик не убил Маслову, а стал удовлетворяться таким зверским способом?
Чтобы подтвердить свою смутную догадку, я поехала в морг. Там меня хорошо знали.
Я хотела поговорить с патологоанатомом, который вскрывал девушек: Даню, Катю, Оксану и Олю.
Разговор получился тяжелым. Но одно было несомненным: Кафельщик обладал таким половым органом, что совокупление с нормальной женщиной все равно привело бы если не к ее гибели, то уж к инвалидности точно.
«Возможно, — думала я, направляясь в сторону главпочтамта, — Маслова, встретив спустя много лет своего молодого любовника и увидев его раздетым, просто сбежала от него. Это и послужило толчком к его дальнейшим действиям».
Я поднялась на этаж. Квартира налево. Позвонила.
— Вы бывший муж Масловой? — спросила я у мужчины, который открыл мне дверь. Худой, в очках. Из квартиры шел кисловатый запах немытой посуды и прокуренных стен.
— Ну я. Чем могу быть полезен? Если вы к Вале, то она здесь не живет уже сто лет.
— Ну, положим не сто, а всего лишь десять.
Он впустил меня в квартиру.
Стараясь не дотрагиваться ни до чего в этой грязной холостяцкой берлоге, я прошла за ним в комнату. Синие спортивные штаны пузырились на его отвислом заду. Пренеприятный тип. Безработный, наверное.
— Хотите пива? — спросил он.
Я, содрогаясь от отвращения, отказалась.
— Вы кто?
— Никто. Просто ищу одного знакомого. Ее пациента, кажется. Не знаю точно. Но это связано с событиями десятилетней давности…
Он хмыкнул. Похоже, он давно ждал случая, чтобы выплеснуть на голову бывшей супруги ушат грязи.
— Да она же законченная шлюха. У нее этих знакомых, то есть мужиков, как собак нерезаных. Она встречалась с ними прямо у меня под носом. Бешеная баба. Но я ее любил…
И только тогда я поняла, что он пьян.
— Был у нее один хмырь, так она с ним встречалась прямо у соседей. Совсем обнаглела. Соседи на работе, а ихний сынок за мороженое или шоколадку гулять на это время уходил. Но она и с сынком тем тоже такими вещами в ванной занималась…
— Прямо здесь, у вас дома?
— Да. Вон в той самой ванной. Я как-то пошел руки помыть, сетку на балконной двери — как сейчас помню — ставил. Перепачкался весь. Она-то думала, что я на балконе и ничего не услышу. А я дернул ручку. Заперто. Ну я в щель все и подсмотрел.
— И вы разошлись?
— Не сразу. Говорю же, любил я ее. Красивая.
— А сейчас эта семья здесь живет?
— Нет. Уехали куда-то.
Я нашла в соседнем доме жэк и попросила у них справку, кто жил в квартире напротив Масловой десять лет назад.
— Да я и так вам скажу. Они и сейчас там прописаны, просто уехали на заработки. Скворцовы.
— Сын тоже уехал с ними?
— Нет. Он, кажется, к какой-то родственнице переехал.
Я вышла из жэка. Неужели я на верном пути? Неужели я знаю теперь фамилию Кафельщика?
Оставалось только одно: найти его.
Глава 26 В кондитерской
После бессонной ночи она поняла, что больше не может бездействовать. Что если его не остановить, то последует новое преступление.
«Бедный мальчик, — думала она, собираясь перед зеркалом и с дрожью во всем теле вспоминая его. — Может быть, он все это время жил без женщины. Какая женщина сможет лечь с ним? Ему надо помочь. В крайнем случае сделать операцию, чтобы он наконец успокоился»…