Ее муж был, видимо, прав, она, действительно, прежде не осознавала своих способностей, потому что, сумев заручиться помощью друга, вхожего во властные структуры, Ксения добыла для фирмы госзаказ — прием и постановку на учет вкладчиков разорившегося после кризиса банка, что давало пусть небольшой, но стабильный доход. Она также старалась привлечь к ним частных клиентов и следила лично, чтобы оставшиеся с ней молодые юристы не отфутболивали людей, приносящих к ним свои далеко не лишние, а иногда и последние деньги, а расшибались бы в лепешку, стараясь дать, действительно, верный совет, и тем бы преумножали поток обращающихся. Все это вместе формировало некоторый уровень стабильности, но доставалось ей тяжело. Каждое утро, поднимаясь по лестнице в свой маленький офис, расположенный на шестом этаже старинного петербургского дома, она уже на первом этаже встречала людей, плотно стоящих друг за другом — это были вкладчики разорившегося банка, занявшие с утра очередь к ней на прием. В ее функции входило принять заявление у каждого, выслушать его, узнать его обстоятельства и занести его в один из трех списков, которые устанавливали сроки выплат компенсаций по потерянным вкладам. Нечего и говорить, что большинство обращающихся претендовали на внеочередной список и пытались доказать свое право с той степенью эмоционального накала, на которую были способны. Ксения не имела средств содержать охрану, единственным барьером между нею и выстоявшими долгие часы, измученными и обозленными людьми была ее восемнадцатилетняя секретарша, которая в конце дня приходила к ней вместе пить валерьянку. Ксения принимала также и обычных клиентов: к ней приходили печальные, встревоженные, иногда отчаявшиеся люди, их проблемы были связаны, в основном, с жильем — самой ценной собственностью жителей города С.-Петербурга постперестроечной эпохи. Бывшие мужья, жены, невестки, злые дети и внуки пытались правдами и неправдами отторгнуть комнату или квартиру у несущих к ней свои беды людей. Возвращаясь домой через город на своей уже старенькой машине, Ксения смотрела на дома вдоль улиц, и ей казалось, что в них идет бесконечная и горестная борьба: бледные, нездоровые, бедно одетые люди с ожесточением в глазах сражаются друг с другом за несколько квадратных метров в бетонной коробке или убиваются по потерянным последним грошам, которые они когда-то доверили банку с громким именем, поверив неуемной рекламе и позарившись на хорошие проценты.
В гараже Ксения встречала Николая, друга, который помог ей обрести вкладчиков. Сын Николая был приятелем сына Ксении, мальчики вместе росли, когда-то Николай также долгие годы судился, правда, не за жилье, а за собственного сына, которого хотел заполучить у бывшей жены, дочери иностранного дипломата, кончилось тем, что он просто тайно увез ребенка из Москвы и скрылся с ним в Питер. Сын остался с ним, но характер у Николая сделался тяжелый и подозрительный, он много пил. У него была большая торговая фирма, но утешением Николая по-прежнему оставался сын, замечательный мальчик, окончивший университет с красным дипломом, работающий программистом. Ксения всегда ставила его в пример сыну собственному.
Ксения приходила домой, ее встречала ужином мама, к ее возвращению забегал сын за внуком, которого она забирала по дороге из садика. В жизни сына Ксении все шло не совсем так, как ей бы хотелось, он рано связал свою судьбу с девочкой, которая сразу родила ему ребенка. На факультете международных отношений, который заканчивал сын, учили не тому, что могло пригодиться в реальной жизни, протекция для работы на дипломатическом поприще у сына отсутствовала, поэтому вопрос о его будущей карьере оставался открытым. За ужином мама говорила, как дорожают продукты, жаловалась на то, что болят ноги, что тяжело становится ходить по магазинам, говорила, что внук Ксении давно кашляет, и что надо найти хороших врачей, потому что в поликлинике ничего не понимают. Сын добавлял, что на факультете опять подняли плату за обучение. Слушая их разговоры, Ксения мысленно прикидывала, сколько она заработает в этом месяце, хватит ли этих денег на учебу сына, на врачей, на возврат долгов, им всем на еду, потом лезла в кошелек, что-то давала матери, что-то — сыну, обещая в конце недели дать еще.
В ее личной жизни после смерти мужа не было взлетов. Когда ее горе было еще совсем острым, она сблизилась с Николаем, но эта близость не принесла ей утешения: Николай много пил, встречаясь с ним, она тоже пила, выпив много, дурачилась, болтала ерунду, в шутку просила Николая подарить ей новую красивую машину, уже всерьез просила его съездить с ней и с мамой на дачу, посмотреть, что можно сделать с треснувшим фундаментом. Но во взгляде, которым смотрел на нее Николай, не было снисходительности, с которой смотрел на нее когда-то ее погибший муж, взгляд Николая был скорее насмешливым, этот взгляд не допускал для нее никаких детских шалостей, не обещал, как когда-то взгляд мужа, все для нее устроить и решить ее проблемы. Утром, на трезвую голову, Николай говорил ей, что он бы съездил на дачу, но только с ней вдвоем, ясно давая понять, что проблемы с фундаментом в эту поездку не впишутся. Когда же, уходя, она с улыбкой спрашивала его о новой красивой машине, которую он вчера хотел ей подарить, он мягко поправлял ее, говоря, что это она хотела, чтобы он подарил ей машину, и невесело усмехаясь, она соглашалась. Скоро она прекратила интимные встречи с Николаем, продолжая общаться по-дружески, оставаясь благодарной за вкладчиков и всегда готовой тоже помочь. Ксения с тех пор уверовала, что ее отношения с людьми будут отныне строиться лишь на принципах паритета, и, погрустив немного, пришла к выводу, что это справедливо.
Идею поехать в Испанию подал ей тот же Николай, когда они стояли как-то в гараже над открытым капотом ее машины, двигатель которой непонятно почему стучал, и Ксения, начав с двигателя, переключилась на свою любимую тему, на вкладчиков. Она говорила, что они практически обслужены и не сегодня завтра закончатся, с обычными клиентами глухо, рекламу она запустила, надо предпринимать какие-то действия, а она ничего не может, потому что выжата, как лимон. Вот сегодня, например, снова пришел дедушка в орденских планках Великой Отечественной Войны и стал требовать, чтобы она ему выплатила деньги немедленно, хоть из собственного кармана, а то он устроит у нее на глазах самосожжение, и начал уже чиркать зажигалкой и размахивать какой-то бутылочкой, и ее дурочка секретарша, завизжав, притащила огнетушитель, в результате у дедушки прихватило сердце, и они отпаивали его валидолом, а потом чаем с конфетами, и чуть не плакали вместе, а надо было еще принять шестьдесят человек. Забыв о принципах паритета, Ксения горько жаловалась Николаю, что она устала от людских проблем, что голова у нее перегружена чужими заботами и собственными страхами о том, что закончатся вкладчики, что нет клиентов, что не будет денег, что поднимут арендную плату, что сын не найдет работы, и любая мысль, даже — что в каком порядке делать сегодня — вызывает у нее если не приступ тошноты, то просто физическую боль, а это непозволительно, потому что надо работать. И когда Николай сказал, что она переутомилась, ей надо отдохнуть, и что он знает фирму, где можно дешево купить путевку в Испанию, Ксения сразу поняла, что поедет. Записав телефон, она, на всякий случай, спросила Николая, не хочет ли поехать и он, и, приняв свой обычный насмешливый вид, Николай пошутил, что мечтать не вредно, потом похлопал ее по плечу, сказал: "Поезжай одна", и, уже прощаясь, добавил, что, может быть, и поехал бы, если бы не проблемы в фирме.