Остаточное напряжение.
Разорванные куски.
Последние приветы от всех.
* * *
Симферополь. Вокзал.
— Ты что, Микса — куришь?
Раньше никогда не видел её с сигаретой, а теперь нервно дымит одну за одной. Причины её нервозности мне известны: Микса боится большого скопления людей.
— Ненавижу, когда вокруг столько людей, — говорит она, напряжённо смотря в стену. — Ощущение, что все на тебя пялятся.
— Скопофобия, — выдаёт Два, сидящий на чемодане и болтающий ногами.
Обычный с виду первоклассник. С виду.
— Что это ещё? — недовольно скосилась на него Микса.
— Ощущение, что на тебя все смотрят, — прокомментировал он.
Я хмыкнул.
Садимся в вагон. Мы купили все четыре места в купе. Два забирается на стол с ногами и выглядывает в приоткрытое окно. Микса сидит напротив и старательно избегает моего взгляда.
Микса — немка. Как и Кривда, собственно. Свихнувшиеся на идеях «RAF» две студенточки из весьма обеспеченной семьи. Им и деньги погибших родителей нужны были для финансирования RAFовских боевиков. Но они нашли кое-что получше. Нас. Меня.
Все Гансы, Максы и Фрицы померкли в глазах Кри.
Но Кри так и не смогла избавиться от своего акцента. А Микса говорит почти чисто. «Почти» — это маленький крючочек на кончике языка. Лёгкий налёт на русских словах. Похожий на прибалтийский говор.
Да. У Миксы куча комплексов. Можно сказать, что Микса — это и есть Фройлен Комплекс.
Она переживала, что младше Кри и что у той грудь появилась раньше.
Она комплексовала, что Кри — натуральная блондинка. Кри красивее. Кри умнее. Кри — то. Кри — сё…
Хотя сама Микса, если бы была повнимательнее, замечала бы взгляды, которые бросают на неё мужчины: стройная брюнетка с короткой стрижкой, симпатичная, если не сказать привлекательная.
И не Кри была источником комплексов Миксы. Так девчонку зашугали в школе во Франкфурте.
Невзлюбившие почему-то её одноклассники стреляли в Миксу из водяных пистолетов, подкладывали кнопки, вымазывали одежду чернилами. Обычная детская жестокость.
Кри училась в другой школе.
И у неё всё было наоборот. Достаточно просто посмотреть на Кри, чтобы понять это.
Однажды на каком-то школьном празднике мальчик подошёл к нарядно одетой Миксе и выстрелил ей в лицо из пистолета. Из водяного пистолета. Из водяного пистолета, наполненного ещё тёплой мочой. И Микса, зажмурившаяся, в мокром платье, сразу поняла, ЧЕМ именно в неё выстрелили.
— Бедная моя сестрёнка, — говорила мне Кри, рассказывая об этом случае, — она ТАК плакала, ТАК рыдала… Она просила маму больше НИКОГДА не отдавать её в эту школу. Хорошо, что мама послушала…
Да. Микса стояла, зажмурившись, а все дети вокруг смеялись. Потому что Курт заранее сообщил всем, чем заряжен его пистолет.
А перед этим смеялись, подставив ей подножку. А перед этим, когда сломали ей один каблук на туфельке и смотрели, как она, нелепо ковыляя, спешит к выходу. Неделя за неделей, месяц за месяцем…
Вот почему она не любит взгляды и чужой смех. Вот почему боится споткнуться на глазах у всех.
Боится выглядеть смешной.
— Катагелофобия, — сказал бы Два, если бы его спросили. Но его никто не спрашивает. Два мирно сопит в подушку. Уже глубокая ночь. Час назад мы благополучно миновали таможню.
Теперь я лежу на второй полке, глядя на пятна света, врывающиеся в окно и отдающие отблески потолку.
Стук колёс. Тишина. Но я знаю, что Микса не спит. Занимает одно из нижних мест.
— Где ты так долго был? — спрашивает вдруг она.
— Далеко. На Севере, — помолчав, ответил я.
— И что там?
— Ничего. Холодно. Снега много.
Да. Чего там много — это снега. Молчим.
— Ты откуда знаешь мои стихотворения?
— Я? С чего ты взял…
— Микса. Какой-то абсолютно левый чел в «чате» декламировал мои строки, ссылаясь на тебя.
Она долго молчала. Потом сказал тихо:
— Но мне на самом деле нравятся эти слова.
— Какие?
— Все. Особенно про «реактивные чувства».
— Где ты их взяла?
— Прочла у Кри в блокноте.
— Они же были посвящены не тебе.
— Я знаю, — печально сказала Микса и добавила чуть слышно:
— А жаль.
Или мне показалось?
* * *
«Шесть на шесть» — казино, боулинг, двенадцать кинозалов, сотни игровых автоматов, кафе, ресторан и — «Суши-Бар». Весь комплекс — трёхэтажное здание, снизу доверху одетое в чёрное, непрозрачное стекло.
— Так до х!!! я разной байды внутри и всего один грёбаный вход.
Уж что-что, а материться по-русски обе сестрички научились сразу. Микса курит третью за последние четверть часа сигарету. Мы сидим на трамвайной остановке. Прямо напротив развлекательного комплекса. Чемодан на вокзале, в камере хранения.
Я осматриваю плацдарм. Так я это называю. Мне не нужно подходить к зданию близко. Сейчас там маленький мальчик. Он с интересом заглядывает сквозь стекло центрального и единственного входа. Мало ли чего тут толчется этот пацан. Может, мама денег не дала на кино?
Два смотрит. Я вижу:
Металлодетектор. Прямо у входа. Три охранника.
— Ты куда, мальчик? — ловят его за руку, когда он пытается пройти с независимым видом внутрь.
— Я писать хочу, — говорит он жалобно. — А на улице нельзя. Мне мама говорила.
Охранник хмыкает. Присев на одно колено, смотрит прямо в глаза. Мои.
— Ну раз мама говорила, — он показывает пальцем, — вон мужской туалет. Только быстро, ладно?
Два кивает и теряется в толпе. Пятнадцать минут путешествует по этажам. Всё. Хватит.
По подземному переходу возвращается к нам.
— Ну что? — спрашивает Микса.
— Придумал, — отвечаю я, — ты всё ещё носишь те свои лечебные джинсы с медной нитью?
— Да.
— Отлично.
Дурацкие лечебные джинсы. С тончайшей медной нитью в структуре ткани. Штаны, нашпигованные железом. То, что нужно.
* * *
— Пи-и-ип!
— Стойте, девушка! — охранник придерживает посетительницу рукой: сработал металлодетектор, — что у вас в сумочке?
Посетительница смущённо улыбается, достаёт ключи.
— Сигареты и жвачку, если есть, тоже доставайте. Там фольга.