Беглец из рая - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Личутин cтр.№ 73

– Ни шерстинки...

Не хотел я объясняться, но душа приневолила и этот неверующий острый взгляд Зулуса, которым он обшаривал меня, будто отыскивал потайной карман.

– И ни травинки... Меня случайным вихрем подняло в верхи, будто клок сена. Думал, там небо близко, солнце, там чистый вольный ветер... А оказалась – свалка... Мне, Федор Иванович, не надо такой свободы, при которой жируют лишь клопы, пауки и вампиры. Мне ничего от них не надо. Ни гроша, ни цента. Когда я тянул Ельцина, то не думал, что он так глубоко испорчен, что все внутри у него заржавело, все замки испорчены, а ключи выкинуты. Он – бессовестный человек, и этим все сказано... Он с Горбачевым пустили страну по ветру...

Я выкрикнул признание, как агитку. Зулус поскучнел, его лицо перекосилось, будто из помойки нанесло в лицо. Он, наверное, столько наслушался подобного за последние десять лет, что его чуть не стошнило.

– Ну и дурак ты, Паша. Тебе выпал лотерейный билет, а ты пустил его на растопку. Вот такие все мы русские: иль дураки, иль сволочи; сам не ам – и вам не дам; ни себе – ни собаке... Прости, Павел Петрович, но жить надо просто и тупо, как скважина. А я было тебя зауважал. Пришел ко мне человек и прямо в лицо сказал: «Я тебя убил...» Тебе Бог шанс дал, а ты разбазарил. Ведь скольких русских простаков мог наверх затащить. Кирпичик по кирпичику – и стена...

Я молчал, присев в прихожей на стопу старых журналов, приготовленных в утиль. В них тоже скопилось много мудрых мыслей, печалей, жалоб и советов, но все они сейчас годились лишь для стула под подушки.

Горько отзывалась моя душа на сетования Зулуса. Горько, ибо он проходил мимо моих истин, полагая их за мусор. Я, русский человек, оставался в одиночестве.

* * *

В сочельник был на утреннице. Против воли любовался батюшкой, его здоровым тугим лицом, удивительно белым, сдобным, без всяких намеков на пережитые испытания в долгий пост, с черными шелковистыми бровями, похожими на соболей, улыбчивыми серо-зелеными глазами. С открытой душою я слушал рокочущие стихиры, выпетые бархатным голосом, и совершенно забывал, что когда-то вместе учились в университете, сдавали истмат, диамат и основы научного коммунизма. В молодости отец Анатолий был тонок, как лоза, нетороплив в мыслях, неярок в суждениях, как-то незаметен и оживлялся лишь в те дни, когда возвращался с охоты откуда-то из ярославских лесов, и с той мечтательной блуждающей улыбкой на лице жил еще с неделю, пока все дневные заботы не истирали с обличья следы короткого счастья. Даже не верилось, глядя на него, что этот узколицый кроткий паренек еще на днях ночевал у костра в темном глухом суземке, подложив под бок старенькую фуфайку, а после, на утренней заре, скрадывал на токовище глухаря и пил прямо из бутылки, празднуя удачный выстрел. Теперь он был дебел, велеречив, имел на Ленинским проспекте приличную квартиру, пышную попадью, пятерых отпрысков и ездил на «мерсе».

На клиросе пели девочки и девушки. Одна из них, в белом платочке, с русой косою до пояса, с вишенными глазами в чайное блюдце, нет-нет да и посматривала в мою сторону, и, когда наши взгляды встречались, она заливалась крутым румянцем, будто внезапно ошпаривалась кипятком, и стыдливо опускала милое, истомленное рождественским постом лицо с синими обочьями и легкой лимонной желтизною на скулах. От ее взгляда с легкой косиною я как бы обжигался, на миг забывал молитву и вдруг начинал строить всякие семейные планы, когда сама кротость войдет женою в мою бобылью нору и примется выстилать лебяжьим пером и пухом уютное гнездышко, а я с охотою дам себя зауздать, буду подпятником и стану исполнять любое желание, чтобы моя богоданная была всегда весела сердцем и чиста духом... А, собственно, что странного в моих внезапных чувствах, которые смущают в неподобающее время возле налоя, когда батюшка читает о жизни Христа, еще не знавшего, что он Сын Бога и Сам Бог, и ничего в моих мыслях нет прелюбодейного и нечистого, ведь и сам Сладчайший появился из лона Марии в муках, а после испивал из материных сосцов молочка и хлебца искушивал понемногу, а когда возрос, то питал утробушку всякими плодами и рыбою и винца не чурался, чтобы пригасить солнечный полдневный угар, витающий над испепеленными песками.

Сколько русских семей в минувшие старые годы сочинилось именно в церкви в часы долгого стояния, когда чья-то маменька, рассеянно скользя взглядом по церковному приделу, по лицам прихожан, вдруг утыкается в очаровательное своей чистой юностью незнакомое лицо и начинает невольно наблюдать за повадками девицы, как та слушает проповедь, как молится и ставит свечи, целуя иконы, как принимает причастие и кладет поклоны, развязна ли в жестах, тиха, иль непоседлива, иль игрива глазами, и вдруг, поражаясь своему открытию, внезапно вспоминает, что у нее есть сын в жениховой поре и надо срочно женить его, чтобы не загулял, не забалбесил, не прогудел в кутежах и пьянстве молодые годы, но обсемьянился, и тут решает, что лучше невесты для своего парня ей не сыскать, и уже на выходе, на паперти иль в церковной ограде начинает узнавать у знакомцев, будто ненароком, да чья же это кроткая голубка и из которого она вылетела гнезда, да не повязана ли с кем, и в те же поры, возвратясь в усадьбу, начинает сватать своего отпрыска...

Значит, Господь-то бы стал за меня, если бы мы сбежались, ведь лучшей бы награды и не придумать. Бывает же: пронизают всего человека магнетические токи, такой сладкою мучительной тоскою покроет сердце, что и не вздохнуть, и от желания близости сердце стопорит, и можно умереть, не сходя с места. И к любви это чувство никоторым боком не прилежит, и для него сыскалось бы, наверное, иное название, если бы захотелось вдруг опознать, так загорелось безотчетно в груди, заполыхало, взялось полыменем во время молитвенного стояния в канун Рождества, и была эта вспышка подобна безумию.

Девица и прежде-то кидала на меня взгляды, как бы уловляла меня в сети, но я не придавал значения, да и охлаждала большая разница в возрасте: я – в преддверии старости, она же едва на горку принялась всползать, и ей куда ближе поровенки, чем мужики, потертые жизнью, изрядно потаскавшиеся по чужим постелям. На чужой каравай, братец мой, рта не разевай, сыщутся и более поноровистые. У братьев хохлов по такому случаю есть присказка: «Зьист-то он зьист, да кто ему дасть». И помнить бы надо эту приговорку каждому, кто при годах, чтобы не опозориться случаем. Но если бес-то в голову, то никакие резоны не помогут, де, проморгал, профукал целую жизнь, оставляя все на будущее, а перед смертью не надышишься...

После утренницы подошел к свечной лавке посмотреть молитвенники да образки, подходящие к случаю, а клирошанка моя уже здесь... Встал сзади, затаив дыхание, и всю запечатлел: от белоснежного с голубою каймою платка и толстой, в руку, поясной косы. Была девица моя вся как свежий груздочек, и пахло-то от моего ангела, как от лесной лужайки. Она, наверное, чувствовала мой досмотр, близоруко вглядываясь на полицы, где стояли свешники и недорогие иконки из блестящей фольги, и потому поеживалась, подергивала нервно узким плечом. Я видел нос с горбинкою и ярко-вишневый, чуть навыкате, глаз и присобранный, с паутинками морщин лобик, желтоватую от поститвы скулу с тонкой кожею, под которой бился голубой родничок. Мне бы хотелось дотронуться до девушки, чтобы убедиться, что она настоящая, не из ваты и папье-маше, дернуть за косу, а потом, извинившись, заговорить, но что-то сдерживало совершить эту нелепость.