Соперницы - читать онлайн книгу. Автор: Нагаи Кафу cтр.№ 25

Манера держаться была третьим достоинством Кикутиё. Она была необычная гейша, и, будь то дневной свет или свет фонаря, она не пугалась и не смущалась, как все японские женщины. Если мужчина искал близости с ней еще прежде, чем была приготовлена постель, она вела себя столь же бесстыдно, как если бы стояла глубокая ночь и все вокруг уже уснули. Постельные принадлежности, а тем более ночная одежда служили, в представлении Кикутиё, лишь для защиты от холода, но отнюдь не для прикрытия наготы. Ну а Ёсиока, хоть он и предавался наслаждениям отчаянно и неустанно, был все-таки не доктор — многие уголки женского тела все еще оставались для него неизведанными. Немало оставалось и невысказанных желаний, к исполнению которых трудно было бы кого-то принудить. Благодаря Кикутиё он смог получить все, о чем так давно мечтал, к полному своему удовлетворению.

Четвертой особенностью, отличавшей Кикутиё от остальных гейш, была её речь — разговоры, которые она вела в постели, порой вступая с гостем в перепалку.

Об искусстве она не рассуждала. Не высказывала пристрастий относительно актеров. Не злословила о подругах и не сплетничала о своих хозяевах. Не возмущалась порядками в чайных домах, где бывала. Она вела оживленные беседы лишь о себе самой. Правда, ни одной складной истории от неё никто не слышал. Все рассказы всегда сводились к мужчинам, к тому, как они с ней забавлялись. Она без конца говорила о том, как разные господа проводили с ней время, — с той самой поры, как она служила в усадьбе виконта, и до последних своих приключений в качестве гейши. Порой она приплетала и истории, случившиеся с другими гейшами, однако никак не рассказы об их пылких романах, а одни лишь альковные подробности. Говорила ли она о путешествиях или об отдыхе на горячих источниках, о театре и кино или о прогулке в парке Хибия — все, что исходило из уст Кикутиё, всегда было из области щекотливых любовных эпизодов.

К примеру, Кикутиё заводила речь о театре Кабуки:

— А говорят, что, когда актер Омодакая играл в пьесе «Кандзинтё», как раз в центральной ложе оказались зрители, которые занялись кое-чем подозрительным, — одно действие спектакля пошло насмарку. В театре ведь такое исстари бывало. Рассказывают даже, что актеры это считают хорошей приметой, праздник, мол, устраивают по такому случаю.

Или вот, про курорт Хаконэ:

— Ужасную вещь я однажды сотворила в Хаконэ — с чужим мужчиной! Перепила и, чтобы освежиться, пошла одна в горячие ванны. Так мне было хорошо, что я прямо в ванне и задремала. Вдруг чувствую, что меня коснулось волосатое мужское тело — я пребываю в полной уверенности, что это мой гость, поскольку знаю, что он волосат, как медведь. Ну, я ничуть не удивляюсь, а вокруг темно, светильник заволокло горячим паром… Дело привычное, и я его намерения сразу поняла, мы ведь с ним еще раньше уговаривались — я глаз не открываю и со смеженными веками беру его за руку и тяну к себе. Как раз собиралась немного подзаработать на всякие мелочи, а тут выпал случай продемонстрировать и искренность чувств, и свое искусство, а к тому же я сообразила, что мы в ванне, отмыты начисто — мне вдруг вздумалось попробовать одну штуку, которой научил меня гость, поживший за границей. Да только впрок это не пошло. Это меня алчность подвела, хотела я получить вдвое больше обычного… Нет, вы слушайте, слушайте дальше! Я ведь сама наглупила — знала, что гость мой не силен, ну и давай первая к нему… Думала, что он удивится редкому фокусу, дело и пойдет… Но что тут началось! Мужчина даже чересчур разошелся, ему не до того было, кто с ним, хотя обычно гейши и проститутки такого не выделывают. Ну, он молча принимал все как должное, а потом вдруг без всякого предупреждения раздалось мычание, он весь задрожал… Спросить я постеснялась, но чтобы знать, как быть дальше, открыла глаза взглянуть на него — вот тут и раздался у меня над ухом ужасный женский крик. Мы все трое уставились друг на друга: оказывается, тот, кого я приняла за своего гостя, был совсем незнакомый человек, а та, что вошла в самый непристойный момент, была его молодая жена. Они были новобрачные. Потом, я слышала, они разошлись.

Первый раз в жизни попала я в такое отвратительное положение. Это даже ужаснее, чем терпеть позор от насильников, — ничто не может быть хуже!

За одну лишь ночь Ёсиока понял, что эту женщину он уже не захочет отпустить от себя. А если он её упустит, то в целой Японии не найдет никого, кто смог бы её заменить. Он даже уверился в том, что вся история его прежних побед, которой он немного гордился, была лишь подготовкой к этой встрече. Тут же они договорились, что он её выкупит, и Ёсиока стал подробно её наставлять, как следует перехитрить Комаё.

Миновала пора, когда и одного лишь кимоно на подкладке достаточно, чтобы не озябнуть. В чайном доме «Тайгэцу», подавая на стол грибы хаиутакэ или симэдзи, уже не превозносили их аромат, а у «Мацумото» даже дорогие грибы мацутакэ теперь безжалостно пускали на похлебку. Вот и хризантемы, которые одно время влекли людей заглянуть в парк Хибия, незаметно исчезли, не оставив и следа. Наступило время года, когда палая листва, мешаясь с песчаной пылью, носится по засыпанным гравием пустырям вместе со школьниками и их мячиком.

Начала свою работу нижняя палата парламента, и в чайных района Симбаси, помимо привычных уже лиц, появились отдающие провинцией физиономии со стариковскими неряшливыми усами. Одно за другим следовали общие собрания различных компаний из квартала Маруноути, и на банкетах их высшего руководства, которые проходили почти каждый вечер, естественным образом множились поводы для сплетен: мол, ученица такая-то, про которую все думали, что она еще не… — глядь, и стала вдруг гейшей.

Ивовая зелень на Гиндзе пожелтела и начала опадать. Разом обновились витрины магазинов. С каждым днем стало бросаться в глаза все больше красных и синих флажков, и люди невольно всякий раз оборачивались и ускоряли шаг, заслышав резкие, словно визгливый крик, звуки духового оркестра. [25]

«Экстренный выпуск, экстренный выпуск!» — разносились голоса газетчиков.

При мысли о том, что бы это могло быть, на ум приходил грядущий чемпионат по борьбе сумо, который сулил вскоре оживить страстями газетные полосы.

Гейши уже начали подсчитывать, что принесут им банкеты по случаю встречи новой весны, и даже на виду у гостя они не стеснялись вынуть из-за пояса записную книжку, чтобы, послюнявив тупой кончик ни разу не заточенного старого карандаша, беглым почерком отметить свои новогодние выходы.

Только теперь Комаё впервые встревожилась — отчего это господин Ёсиока больше ни разу не появился, что-то он нынче поделывает?

Тем временем подошел день банкета сотрудников страховой компании, которой управлял Ёсиока. Приглашены были все те же гейши, что и ежегодно, одну лишь Комаё не известили, она услышала о банкете только на следующий день. Грудь её разрывалась от обиды, но изменить что-либо было уже поздно.

Через неделю после завершения осенних выступлений гейш Симбаси братец Сэгава отправился гастролировать в провинцию, его путь лежал от Мито и до самого Сэндая. На первых ролях во всех спектаклях был актер Итияма Дзюдзо, известный своим надтреснутым голосом и наводящей страх манерой игры в стиле мастера Дандзо. [26] Поехал на гастроли и Касая Цуюдзиро, истинное сокровище труппы, — он справлялся с ролями мужчин, женщин, стариков, детей, а ведь когда-то был дешевым балаганным артистом. Вернуться все они должны были перед Новым годом. С отъездом Сэгавы Комаё сразу почувствовала себя одиноко, зато у неё появилось время не спеша заняться всеми заброшенными дотоле делами, и прежде всего это была проблема с её патроном Ёсиокой, о которой она до поры не вспоминала. Антиквар Морское Чудище (на самом деле владелец фирмы «Тёмондо»), с которым Ханаскэ насильно свела Комаё в чайном доме «Тайгэцу», не реже раза в десять дней неизменно являлся туда, чтобы развлечься. В первый раз Комаё против своей воли вынуждена была ему уступить, поскольку имела обязательства перед Ханаскэ, однако ей и впоследствии не удалось увернуться. После второй и третьей встречи с таким гостем разве только Кикутиё не отступилась бы, а любая другая гейша едва ли стала бы терпеть это дальше. Вот и Комаё стала обращаться с ним так сурово, что даже самый снисходительный мужчина на его месте больше бы к ней не пришел — ведь на то она и рассчитывала. Однако Морское Чудище был невозмутим. Этот гость с вечной ухмылкой на лице всякий раз созывал множество популярных гейш, а в центре всегда была Комаё. После осеннего концерта он специально, ради престижа Комаё в квартале Симбаси, собрал местных именитых гейш и попросил их оказывать Комаё покровительство, хотя сама она о таком и не думала. Словом, как патрон он вел себя безукоризненно, и, даже зная про отношения Комаё с Сэгавой еще раньше, чем она ему открылась, он послал актеру в подарок новый занавес. Своими попечениями один лишь этот покровитель стоил тысячи других, но он вызывал такое отвращение, причинял столько горечи, что с ним было в сотни тысяч раз тяжелее обычного. Каждый раз Комаё обещала себе порвать с ним, каждый раз содрогалась от гадливости. Но ведь известно, что, проглотив, забываешь про горечь, а корысть неистребима, и Комаё ничего не оставалось, как в одиночестве лить безутешные слезы над собой и своим жалким телом.