Соперницы - читать онлайн книгу. Автор: Нагаи Кафу cтр.№ 17

Комаё, решившая побыть здесь ровно столько, сколько позволяет ей время, как ни в чем не бывало поднялась и направилась в комнату распорядительницы на первом этаже. Тут же Ханаскэ мгновенно вскочила и пошла следом за ней. В углу коридора она потихоньку окликнула Комаё:

— Кома-тян, можно тебя на минуту? — Понизив голос, она продолжала: — У тебя, Кома-тян, сегодня вечером найдется время?

Комаё смотрела на Ханаскэ, словно вопрошая, что же та имеет в виду. Ханаскэ, глядя прямо ей в лицо, подступила совсем близко:

— Кома-тян, по правде говоря, вчера вечером я из чайной «Гисюн» отправилась на встречу с этим господином. Хотя он настаивал, чтобы явилась и ты тоже, я его кое-как уговорила. Ведь я же знала, что ты с братцем Сэгавой, да и время уже было позднее. Ну а сегодня я опять получила от этого господина приглашение, и он велел мне непременно тебя уговорить. Он крупный антиквар из Иокогамы. В ту пору, когда он держал магазин в Нихонбаси, мне иногда случалось его видеть в заведениях квартала Ёситё. А когда я перебралась сюда, он снова время от времени стал приглашать меня. Здесь у него, похоже, ни с кем еще не завязалось особенно близких отношений.

Ханаскэ шаг за шагом теснила Комаё и как-то незаметно завела её в пустующую угловую гостиную. Кажется, она собиралась порешить с этим делом тут же, на месте. Понятно, что Комаё не могла сказать «да» гостю, который лишь сегодня впервые пригласил её. Но ведь она вчера вечером нарочно вытащила Ханаскэ в ресторан и за бифштексом открылась ей, попросив кое в чем помочь, — нельзя же было сегодня объявить все это выдумкой! Не зная, что ответить, Комаё застыла и стояла молча, ничего другого ей не оставалось.

— Кома-тян, с ним тебе совсем не нужно будет опасаться, что выйдет наружу роман с господином Сэгавой. Он сам говорит, что если гейша не покупает любовь актеров, то быть её патроном не интересно. Он все время только это и повторяет, потому что любит показать свое великодушие. Скороспелые министры да аристократы какие-нибудь ему и в подметки не годятся. Вот я и подумала… Если вовремя не побеспокоиться, его тотчас заберет себе кто-то другой. Разве можно это допустить! Может быть, с моей стороны это было чересчур смело, но, правду сказать, вчера я о тебе замолвила словечко, попросила его…

— Как?! — Комаё невольно покраснела, на глазах у неё выступили слезы.

Однако же пустая гостиная была лишь тускло озарена светом из коридора, поэтому Ханаскэ не могла разглядеть ни лица, ни глаз Комаё. К тому же Ханаскэ, которая жаждала поскорее составить Комаё протекцию, выводы тоже делала слишком скорые. Справедливо истолковав возглас Комаё как удивление, она приняла это за радостное удивление от нежданной удачи, такой уж она была человек. Она поняла, что Комаё колеблется и не хочет соглашаться, — так ведь в этот вечер к ней пришел старший братец Сэгава, каково же ей будет оставить его одного? Конечно, Комаё этого не хочет — дальше такого простого объяснения Ханаскэ не шла.

Исходя из своего собственного женского опыта, Ханаскэ имела основания так рассуждать, ведь она отлично знала, что в их профессии неудачные стечения обстоятельств неизбежны, но если перетерпеть неизбежное, то вскоре удастся чем-нибудь себя вознаградить. По-своему она была добра, ибо так извечно понимают доброту в мире торговли грязной водой. К тому же, если бы Ханаскэ сумела уговорить Комаё сама и сегодня же, то в дело не вмешались бы посредники из чайного дома. Тогда прямо из рук гостя можно было бы получить пятьдесят иен благодарственных, из которых двадцать, умело поторговавшись, положить себе в карман. А если гость даст сто иен, то она получит пятьдесят. Для гейши, которая не хороша собой и лишь сопровождает на банкетах других, это была единственная отрада. А для женщины, не расстающейся со сберегательной книжкой, это была пожива.

Ханаскэ считала, что не стоит зря тратить время, выслушивая, что ответит Комаё, иначе возможное станет невозможным. Она не испытывала ни малейшей неловкости, поскольку знала: если загнать Комаё в ловушку, из которой у той не будет иного выхода, все уладится само собой. Она отлично видела конец этого привычного пути.

— Ну, я тебя очень прошу. Согласна? Ханаскэ стремительно метнулась к лестнице, оставив Комаё одну в пустой гостиной и не дав ей даже времени сказать: «Постой!»

В груди у Комаё стучало, она совершенно потерялась. Но ведь нельзя же было вечно так стоять в пустой комнате, тем более что в коридоре послышались шаги, по всей видимости это была служанка. Ничего не оставалось, как вернуться к гостю.

Когда Комаё вошла, в гостиной уже не было старой Фусахати. Незаметно исчезла и группа гейш помоложе, таких как Инэка, Оборо, Кинэко, Хагиха. Остались лишь одна ученица по имени Тобимару да похожий на морское чудище антиквар — служанка обмахивала ему спину веером, а он по-прежнему не торопясь пил из большой рюмки.

Комаё претила та поспешность, с какой дело было улажено, но сетовать не приходилось. Хотя от стыда у неё выступили слезы на глазах, она настраивала себя на героический лад — мол, раз уж так вышло, то чашу с ядом надо испить до дна.

Чайный дом «Тайгэцу» был тот самый, хозяйка которого выстроила в Моригасаки виллу «Три весны», и здешняя её усадьба тоже славилась лучшим садом среди заведений квартала Симбаси. На краю сада, там, где свет каменного фонаря отблеском ложился на гладь пруда, за деревьями и примыкавшей к торцу дома изгородью пряталась от людских глаз дальняя гостиная. Туда-то и проводили гостя вместе с Комаё, предложив им обуть садовые шлепанцы.

Войдя со стороны террасы, они попали в комнатку в три татами, тут же был пристроен и туалет. Все было предусмотрено так, чтобы можно было обойтись без помощи служанки: тут была и маленькая жаровня из павлонии, и зеркало в раме тутового дерева, и лакированная распялка для кимоно. Было темновато, поскольку свет приглушал обтянутый шелком абажур, но за плетенной из камыша перегородкой виднелась еще одна комната, в шесть татами, а в ней постель, прикрытая пологом из цельного полотнища вуали. Холодный оттенок ткани плавно переходил в голубую кайму по краю. Под пологом приготовлено было сложенное спальное кимоно из полотна с обычным для чайных домов синим узором. Одеяло было в цветах хаги, нанесенных краской индиго бледного тона, а единственную длинную алую подушку украшали пышные кисти. У изголовья стоял поднос с курительными принадлежностями в стиле Рикю, [16] а на нем — кувшин со стаканами и прочие подобные вещи. Тихий звон колокольчика под стрехой крыши возвещал о том, что в город пришла настоящая осенняя ночь, и почему-то это наполняло сердце безмятежностью.

Гость, ни слова не говоря, уставил свои мутные пьяные глаза на чарующий осенний пейзаж и на фигуру женщины, вполоборота сидящей перед светильником. Словно за столом, уставленным лакомыми дарами моря и гор, он без волнения и спешки обстоятельно выбирал, с чего начать, что ухватить палочками вначале. Было ясно, что уж если он за что-то примется, то не выпустит из рук, пока не обглодает до костей.