Так и с мыслями: Вик не провел ни минуты жизни в раздумьях, по крайней мере, в таких, как «Мыслитель» Родена, — глобально, в тишине, в одиночестве. Этот факт не свидетельствовал о том, что Вик не был, в своем роде, интеллектуалом.
По отношению к нему было лишь справедливым утверждение, что мысли не могли держаться у него в голове — мысли были чем-то неотложным, чем-то, что должно быть высказано, вслух, немедленно; чем-то, что необходимо было вытолкнуть наружу. Вик думал только тогда, когда говорил: иногда, будучи не в силах заснуть, он громко говорил в постели, пытаясь опорожнить в темноту свое переполненное сознание. Вик не разговаривал во сне, он разговаривал, чтобы заснуть.
Несмотря на импульсивный характер всех его желаний, он оставался верен Тэсс. Прежде он никогда не хранил верность своим подругам. Он был одним из тех мужчин, кто никогда не принимает на веру обман единобрачия. Вик считал, что желание вызывается новизной, откровением. «По-настоящему волнительная вещь в сексе, — сказал он Джо в один из вечеров в „Спайс“, — увидеть, как кто-то выглядит или ощущается в голом виде, и это, я опасаюсь, остается откровением лишь ограниченный промежуток времени. Я недавно понял, что для того чтобы заниматься сексом до конца своих дней с одним человеком, нужно быть доном Пауэлом».
— Доном Пауэлом?
— Это барабанщик из «Слэйд». У него редкая форма амнезии, он просыпается каждое утро, полностью забыв все, что было накануне.
— Гм. Я не думаю, что верность до гробовой доски стоит того, чтобы постоянно разучивать партию для ударных к «Cum On Feel the Noise», — сказал Джо.
Вик осознал, что, как ни парадоксально, человеческие отношения противоречат отношениям прототипов людей, Адама и Евы, которые поначалу не осознавали наготы друг друга, стыд пришел позже; мы же вначале чувствуем стыд и вместе с ним — возбуждение, страсть, приятный зуд, страх и все прочее, из чего складывается хороший секс, — и лишь затем, по прошествии какого-то времени, мы перестаем замечать наготу ближнего. Затем нам становится слишком уютно и спокойно рядом с чужим телом, и что нам остается делать? Вику однажды стало интересно: что, если это случится на ранней стадии отношений? И он позвонил Эмили, хорошенькой пиар-дамочке, с которой он встречался пару раз, и спросил ее, касательно их следующего свидания: не хотела бы она нанести ему визит и почистить свои зубы, пока у него еще целый склад зубной пасты. Далее, слушая непрерывный гудок, он рассуждал, что он все равно подумывал, что их отношения пора заканчивать.
Оправдания существуют в основном для мужчин, которые постоянно в разъездах: они склонны к унижению женщин, к самоутверждению своего «эго», да к чему угодно. Но Вик не имел ни одной из тех пагубных наклонностей.
До знакомства с Тэсс Вик жил ради поиска — использую фразу, которую наверняка бы предпочел какой-нибудь Эдди Мерфи, — новой киски. И очевидно, что, живя ради новой киски, в конце концов наступает момент, когда ты вынужден огорчить или оскорбить — э-э-э… старую киску. Но это — хотя многие друзья Тэсс пытались доказать обратное — не доставляло Вику удовольствия; страдания, причиняемые старой киске, были лишь неизбежным побочным продуктом поиска новой.
Не лучшую услугу его репутации оказывала и быстрота, с какой новая киска становилась старой. Срок жизни кисок, с точки зрения Вика, похоже, действительно был кошачьим: месяц жизни человека равнялся году кошачьей. У кисок была та же болезнь, что и у Робина Уильямса в «Джеке».
Вик всегда точно знал о наступлении момента, когда новая киска становилась старой; он узнавал это — как узнают все мужчины — посредством мастурбации. Вик давно уже пристрастился к онанизму; иногда основной причиной его желания заняться с кем-нибудь сексом было стремление запастись свежими картинками для своей памяти, чтобы потом вволю подрочить. Опять-таки это приводило к неловким моментам. После первого сексуального знакомства с женщиной Вик, как обычный первобытный негодяй, хотел, чтобы она немедленно ушла, или, если встреча была не у него, хотел сам немедленно вернуться домой. Причина была не в том, что он чувствовал к ней неприязнь, как только его желание угасало; просто ему хотелось подрочить. Ему хотелось заняться этим не только ради самого процесса (нельзя отрицать и этого); ему хотелось как можно скорей проиграть в голове все сексуальные образы предыдущей ночи, пока они были свежими, потому что это был единственный способ законсервировать их в памяти. Мастурбация сберегала Вику ночные хлопоты, как пенни — фунт.
Но как долго такие воспоминания остаются свежими? Вик все больше и больше убеждался в том, что они прокисали, как молоко в его имеющем проблемы с электропитанием холодильнике, то есть на третьи сутки. Поэтому он частенько возвращался к одной и той же женщине, чтобы обновить свои воспоминания; и тут наступала вторая стадия ухудшения качества: любые воспоминания о сексе с конкретной женщиной переставали его волновать и становилось неважно, насколько они свежи. Можно было точно определить, когда женщина, с которой Вик в то время общался, сходила со сцены в его голове. Он мог пытаться ее вернуть в свои фантазии при помощи различных приспособлений; но в целом ее тело, какие бы замысловатые позы он ему ни придавал, больше не служило пищей для его трудов. Вот тогда, подводя итог, и наступал момент для Вика Муллана, когда новая киска становилась старой.
Это вовсе не говорит о том, что Вик не испытывал эмоциональной близости ни с одной из женщин, с которыми он переспал. Он искренне считал, что испытывал; на самом деле, была одна — модерновая хиппи из Брайтона по имени Дженис, — в которую, по его заявлениям, он был страстно влюблен.
— Так как же, если ты влюблен в Дженис, — спрашивал Джо между большими глотками «Chana Dosa» на очередной вечеринке в «Спайс», — как вышло так, что ты трахаешь еще и Эмили?
— И Сашу.
— Ты трахаешь Сашу?!
— Дженис я люблю, — патетически отвечал Вик. — Просто в мире есть еще два с половиной миллиарда женщин, которых я должен увидеть обнаженными.
И этого было бы достаточно для него, думал Вик. Если бы они по очереди входили в его комнату, раздевались, давали себя рассмотреть (вид спереди и сзади) и потом уходили. Этого ему бы хватило.
Но с Тэсс было по-другому, он оставался ей верен. Может быть, из-за того, что секс с ней был для него новым и свежим дольше, чем с кем-либо еще (Вик называл ее про себя киской многократного применения). Она сама, как и Вик, быстро пресыщалась, однообразие в сексе ей претило; но главной причиной было то, что у Вика никогда не было друга среди женщин. У него были хорошие отношения с ними, ему всегда нравилось их общество, они все были милы, но друзьями не были никогда.
То, что Тэсс не похожа ни на одну из его прежних подружек, Вику стало ясно, когда в один из вечеров они смотрели по телевизору Гэби Рослин. Его всегда что-то раздражало в Гэби Рослин. Он не знал, что именно: она была, без сомнений, привлекательной женщиной, о которой при других обстоятельствах он мог бы и помечтать, но каждый раз, когда она появлялась на экране, его воротило. Он только собрался сформулировать свои мысли, как Тэсс сказала: