— Твоя мама уже совсем с ума сошла. Она хочет быть, как Сара! – произносит бабушка.
Я отчего‑то испугалась этих слов, совершенно ещё не понимая, что бы они значили, но почувствовав за ними что‑то нехорошее, даже стыдное. Слишком я знала все бабушкины интонации. Я не обернулась и ничего не спросила, а только втянула голову в плечи и замерла, ожидая продолжения фразы.
— Ей мало трох, ей надо чатырох, — закончила бабушка.
Несмотря на свои 12 лет, я совершенно точно поняла, что она имела в виду. У нашей мамы будет ещё один ребёнок! И нас станет четверо! Как у нашей соседки, адыгейки тёти Сары, недавно родившей четвёртого ребёнка, мальчика Рамазана. Хоть бы и у нас был мальчик, хоть бы мальчик!
В ближайшую субботу, в бане, куда мы ходили всей семьёй (женщины – в отдельный номер, а папа – в общее мужское отделение), я стала исподтишка разглядывать мамин живот, но ничего нового не заметила. Новое появилось гораздо позже, и было стыдно и страшно наблюдать, как «оно» растёт и шевелится. Мама разрешала нам потрогать свой живот, мы трогали, и «братик» отзывался лёгким вздрагиванием. «Ножкой стучит, — говорила мама, — бегать хочет». Мы терпеливо ждали, а пока придумывали имена. У нас с Неллей был целый список имён, в котором перечислены были все те мальчики из нашей школы, которые нам более или менее нравились, потом, конечно, артисты кино – Олег (Стриженов), Кирилл (Столяров), потом космонавты – Юрий, Герман и Валерий (Быковский), а больше к тому времени ещё никто не полетел.
И вся история повторяется. Бабушка караулит возле роддома, папа на работе, мы трое целый день торчим возле трамвайной линии (дело происходит летом, у нас каникулы). Мы ждём известия о братике. И вот вдалеке, на остановке появляется бабушка. Она с трудом слезла с высокой подножки трамвая, чуть не упала, мы несёмся ей навстречу, она сначала не видит нас, идёт медленно и смотрит себе под ноги, мы кричим: «Бабушка–а–а! Ну что? Мальчик?». Она поднимает голову, видит нас и машет с досадой рукой:
— Можете не бежать. Девочку родила.
Мы останавливаемся, как вкопанные. Котя сходу начинает плакать. Она плачет и приговаривает:
— Папа маму убьёт.
Мы с Неллей, не хуже её понимая весь драматизм ситуации, тем не менее, держимся стойко, Нелля даже выписывает Коте лёгкий подзатыльник, чтобы заткнулась.
— Может, не говорить папе?
— Ага, а если он пойдёт в роддом и узнает?
Папа и на этот раз не пошёл в роддом и целую неделю пил «с горя», как объясняла, защищая его, папина мать баба Даша.
Четвёртую девочку назвали Евгенией – в честь папы. И это было последнее, чем мама могла его утешить. Правда, она предприняла тогда ещё одну совершенно отчаянную попытку сгладить ситуацию. Оказалось, что когда она рожала Женю, одновременно с ней одна совсем молодая девушка родила… негритёнка и подписала на него отказную. И вот мама пишет нам всем, в первую очередь, конечно, папе, записку из роддома. В ней она описывает, какой хорошенький этот негритёнок, просто весь роддом ходит на него посмотреть, так вот, если мы согласны, мама может забрать его вместе с нашей девочкой, и будут у нас девочка и мальчик. Как бы близнецы. Братик, правда, чёрненький, но очень симпатичный.
Мамина записка всерьёз обсуждалась в доме, и мы трое – я, Нелля и Алла — были, конечно, «за». Мальчик! Негритёнок! Вот это да! Ни у кого в школе такого нет, а у нас будет! Это был 1963 год, время большой популярности у нас Африки и африканских лидеров, борющихся за освобождение от колониализма. Наша школа носила имя Патриса Лумумбы, убитого за два года до этого, и нас учили солидарности с нашими «чернокожими братьями». Совершенно не помню, какую позицию занял в этом вопросе папа. Но бабушка встала стеной и сказала, что, если мама это сделает, она, бабушка, немедленно уедет к тёте Инне в Ужгород, и пусть тогда мама сама нянчит «усех» — и чёрненьких, и беленьких. Видимо, папа придерживался схожей точки зрения, потому что ничего из маминой безумной затеи не вышло.
Впрочем, мама, кажется, готова была родить и пятого ребёнка. Любимым её выражением в то время было: «Где четверо, там и пятеро». (Папа называл это «идти до победного конца»). У них был уже чисто спортивный интерес: ну, хоть когда‑нибудь родится мальчик или нет? Возраст, однако, взял своё: когда мама родила Женю, ей было уже сорок лет, так что пришлось на этом остановиться.
Что касается папы, то с годами он совершенно успокоился и уже не считал себя «бракоделом», напротив, очень гордился дочками, говорил, что мы у него все красавицы, все как на подбор. К старости он вообще стал сентиментальным и, подвыпив, особенно если дело было при гостях, заводил такой разговор:
— Значит, у меня четыре дочки. Но самая любимая это… — тут он обводил взглядом всех нас по очереди и, если дело происходило на моём дне рождения, то останавливался соответственно на мне: — … Светочка!
В другой раз, на дне рождения у Жени, он говорил, что самая любимая — это, конечно, Женечка! Гости смеялись, и кто‑нибудь говорил: «Константинович! А остальные как же?». Папа делал вид, что удивлён, и начинал сначала:
— Подожди! У меня четыре дочки, так? Все — любимые. Но самая любимая это… Мать, скажи!
— Уже готов, — говорила мама. — Больше ему не наливайте.
Выпить папа любил всегда, но, выпив, был смирный и добрый, лез целоваться к маме и, в конце концов, засыпал на диване одетый, обняв пушистого белого пёсика по имени Дружок, который жил с ними в последние годы, когда никого из нас уже не было в доме. Все мы выросли, вышли замуж и жили отдельно.
Поначалу «проблема мальчика» невольно передалась и нам. Будучи с детства твёрдо убеждены, что мальчики родятся в чьих угодно семьях, только не у нас, мы с Неллей и не надеялись на такое счастье. И даже заранее честно предупредили своих мужей, чтобы на сыновей не рассчитывали и никаких претензий нам потом не предъявляли. Первой родила Нелля. Мальчик! Моя реакция на это известие была такая: я упала на грудь мужу и зарыдала. Рыдала я по двум причинам: во–первых, от радости за сестру, что она отмучилась (почему‑то за её роды я переживала больше, чем за свои). Во–вторых, я решила, что раз у Нелли родился мальчик, то уж у меня наверняка будет девочка, не может же это счастье выпасть нашей семье два раза подряд! Через два месяца у меня родился сын. Потом подросли и вышли замуж наши младшие сестры, и там тоже пошли мальчики. Надо ли говорить, как счастлив и горд был папа!
Наши дети рождались почему‑то парами. Сначала, в 1975 году, с разницей в два месяца родились Антоша и Алёша. Потом, десять лет спустя, в 1985–м, с разницей в месяц – Арина и Родион. Ещё через три года появились на свет Саша и Кирилл, у этих разница чуть больше – в несколько месяцев, но всё равно парочка. При этом никто ни с кем, конечно, не договаривался: давай, мол, сестра, с тобой разом… Само собой как‑то выходило. Сначала мы с Неллей, потом Алла и Женя, потом (по второму заходу) Нелля и Алла.
В детстве все мы думали, что, когда вырастем, будем иметь много детей. Как мама и даже больше. Играя в куклы, «хвастались» друг перед другом: