Девочки - читать онлайн книгу. Автор: Ник Келман cтр.№ 18

Матерь моя среброногая, мне возвестила Фетида:

Жребий двоякий меня ведет к гробовому пределу:

Если останусь я здесь, перед градом троянским сражаться, —

Нет возвращения мне, но слава моя не погибнет.

Если же в дом возвращуся я, в любезную землю родную,

Слава моя погибнет, но будет мой век долголетен,

И меня не безвременно Смерть роковая постигнет.

Ахиллес, Илиада 9:364

* * *

Вы с женой посещаете Санкт-Петербург. Вы еще не так давно женаты. Специально для этой короткой поездки вы купили новую камеру. Невероятно маленькую, шпионскую камеру. Безумно дорогую камеру. В царском дворце твоя жена случайно слышит, что пара примерно вашего же возраста разговаривает на английском, и спрашивает, не могут ли они вас сфотографировать. Когда она передает камеру в руки женщины, та приходит от нее в восторг. Она не может поверить, насколько та мала.

— Взгляни только, какая крохотная! — говорит она своему мужу.

Они одеты не так, как вы, на них одежда, приобретенная в универмаге, где закупаются целыми семьями. Он лишь кивает и восклицает:

— Ух ты!

Затем твоя жена, сама еще взволнованная камерой, начинает хвастаться ею перед той, которая тоже смогла ее оценить:

— Она великолепна, не правда ли? Взгляните, она может это, и это, и это!

И она демонстрирует другой женщине все возможности камеры, камеры, сделанной настолько хорошо, что она больше похожа на окуляр какого-нибудь хирургического устройства. Наконец другая женщина заявляет своему мужу:

— Дорогой, нам надо приобрести такую же!

И прежде чем ответить, он смотрит на тебя, слегка качает головой, закатывает глаза, затем, не глядя на свою жену, взметнув глаза и брови к небесам, произносит:

— Да, конечно, дорогая, нет проблем, купим сегодня же вечером…

И она смеется, но ты знаешь, что через какое-то время он услышит об этой камере снова. И всегда будет слышать о ней в тот момент, когда меньше всего будет этого ждать. Но ты знаешь, что он не может позволить купить себе такую же. И вдруг тебе становится ужасно больно за него. Тебе вдруг хочется отвести его в сторону и незаметно протянуть ему деньги на камеру, сумму, которая для тебя ничто, практически мелочь в кармане, и сказать:

— Вот, возьмите, купите ей камеру.

Но ты знаешь, что никогда не сможешь так поступить. Знаешь, что это смутит его еще больше. Знаешь, что это дискредитирует его гордость. Знаешь, что это превратит его товарищество в чувство обиды, что это разрушит мгновение, объединивший вас, когда без всяких обсуждений он сообщит тебе:

— Я не испытываю к вам ненависти за то, что вы в состоянии дать вашей жене что-то, чего хочет моя жена, потому что я знаю, что ваша жена хочет того, что вы ей дать не можете. Я знаю, что, сколько бы денег у вас ни было, этого всегда будет недостаточно. Я знаю, что, если у нее уже есть эта камера, ей хочется личный теннисный корт.

Поэтому тебе лишь становится за него больно, но ты оставляешь все как есть.

А затем, когда они вас сфотографировали, когда вы расходитесь каждый своей дорогой, когда вы уже рассматриваете свод постройки, твоя жена замечает:

— Мне они показались милой парой. Ты так не считаешь?

В каком бы месте земного шара мы ни были, повсюду мы видим мертвых. Куда бы мы ни поехали, мы посещаем захоронения, кладбища и города мертвых, мы отправляемся на экскурсии в мавзолеи, пирамиды и на могильные холмы, мы взяли за правило посмотреть хотя бы еще один монумент, еще один кенотаф, еще один дольмен, еще одно поле сражения до конца поездки. Даже в отпуске мы не только не уходим от смерти, мы ищем ее. Даже в отпуске повсюду, куда мы смотрим, мы видим эпитафию.

Ты в Нью-Орлеане, сидишь в «Кафе дю монд» за столиком под открытым небом. С колонн, окружающих террасу, облезает белая краска, будто где-нибудь в Испании. Длинные тени от этих колонн ложатся поперек маленьких металлических столиков, длинные, но постепенно укорачивающиеся. Ты пьешь цикорный кофе, ешь пончики, распыляющие вокруг облачка сахарной пудры. Тебя всегда удивляет, как много ты можешь их съесть, не почувствовав себя плохо при этом. И тебе всегда приходится уговаривать себя остановиться, иначе ты никогда этого не сделаешь.

Когда ты видишь ее, то поначалу не узнаешь. Ты вдруг чувствуешь запах желе из роз, черного чая. Ты оглядываешься вокруг, но, конечно же, в «Кафе дю монд» ничего такого не подают. Ты улыбаешься сам себе и удивляешься, почему здесь, сейчас, ты вроде бы чувствуешь запах тех вещей, которые не пробовал со времен своей поездки в Стамбул, с того времени, как ты последний раз видел Елену. И, вспоминая о ней, ты ее узнаешь. Это она стоит у светофора. Это она ждет зеленого света, чтобы пересечь улицу в Декейтере.

Да, она по-прежнему одета в том самом авиаторском стиле, который сама же так давно прославила. Да, на ней все те же винтажная мини-юбка и майка на бретельках, в которых ты так много раз ее фотографировал. Но все же ее трудно узнать.

Ты смотришь, как она переходит улицу, смотришь, как она заходит на террасу кафе, но ничего не говоришь. Тебе кажется, она видела тебя, но не узнала. Она садится недалеко от тебя, возможно даже за соседний столик. Ты по-прежнему ничего не говоришь. А что сказать? Когда приносят ее кофе и пончики, она снимает солнцезащитные очки. Любой, кто удосужился бы на нее взглянуть, заметил бы, что она плакала.

Когда ты смотришь, как она потягивает свой кофе, стамбульские воспоминания всплывают еще ярче — кофейня напротив храма Святой Софии, заполненная плотным фиалковым дымом от яблочного табака, и перестук игроков в нарды, мужчины, пристально разглядывающие тебя, ее — единственную здесь женщину, вопли муэдзина из мечети. А еще ваши встречи в течение тех двух лет, что оба вы провели в Европе. В Париже, где через открытую балконную дверь, пока вы трахались, в доме напротив ты видел другую женщину, гладящую белье. В Эгейском море, на палубе яхты Сергея, когда, после того как все остальные отправились спать, тебе пришлось закрывать ей рот ладонью, прежде чем стоны заглушили удары волн о борт. И, конечно же, самая первая встреча, встреча, когда ты еще только добивался ее.

Вы были под Барселоной. Ты фотографировал ее на пляже из черного песка и мерцающей слюды, пляже, который нисколько не был похож на звездное небо. В последний день съемок на ней — впрочем, как всегда — были темные очки. Это было ее приметой, приметой, по которой ее узнавали. Очки стали популярны именно тем летом. Каждый должен был сфотографироваться в них, но никто не делал этого так правдоподобно, как она. От ее скрытого очками лица исходила тысяча нитей лета. А когда этот день закончился, этот вечер закончился, вы вдвоем отправились гулять по средневековой части города. Это был именно тот раз, когда ты еще только добивался ее. Хотя она и дала отпор твоим первым попыткам, ты, разумеется, делал их снова. Как-никак, это была не просто очередная модель. Именно этой девушке гораздо чаще других отдавал предпочтение Дэймон Лейк. Даже если бы она не была моделью, даже если бы она была уродиной, ты бы все равно добивался ее. Тогда еще эти вещи имели для тебя значение. Поэтому на ступеньках старого кафедрального собора ты сказал ей: