Лоредана. Венецианская повесть - читать онлайн книгу. Автор: Эмилио Мартинес-Лазаро cтр.№ 6

Скажите мне, отец Клеменс, разве мы живем по старому закону евреев: око за око? Я думал, что Иисус пришел к нам с вестью о любви и сострадании. Разве могли крики Бетты оживить ее младенца? Все верхние города, все правительства и важные особы ответственны за то, что Болонья сделала с этой тринадцатилетней детоубийцей, которую вырастили почти как животное, в полном незнании мира и без всякого понятия о добре и зле. Этого достаточно, чтобы проклясть все власти мира сего.

Рассказав историю Бетты в начале этой исповеди, я могу вернуться к своим истокам, однако я должен поторопиться.

У меня есть основания полагать, что я родился в Венеции в 1501 году и был сыном… Но нет, забудем о первых годах. Главное — найти те узловые моменты, за которые цепляется моя память, и настоящим началом была Флоренция. Мне было семь, и я прибыл из далеких земель, а потому разве могу я забыть, как впервые увидел гигантские стены Флоренции? Я сидел верхом за спиной незнакомца, держась за его ремень, мы спустились в долину реки с северных холмов, и я увидел стены и огромный парящий купол посередине. Вода серебряной нитью разрезала город. Оказавшись внутри стен, мы сразу же окунулись в месиво людей, мулов, повозок, криков, колоколов, иноземных костюмов и голосов и незнакомых запахов. Мы пересекли реку и подошли к большому зданию, где меня поселили в доме мессира Андреа ди Дзаноби де Барди, главы старой семьи. Им требовались деньги, а мое проживание там должно было приносить им ежегодно хороший доход, и поэтому они приняли меня под видом дальнего родственника. С ними я провел шесть лет: с отцом, мессиром Андреа, его матерью монной Лукрецией, его женой монной Алессандрой, их старшими сыновьями Пьетро и Дзаноби и маленькими дочерьми Ванной и Примаверой. Я был самым младшим.

Позвольте мне упомянуть эти детали, отец Клеменс. Я откликаюсь на зов прошлого.

Мне приходится тщательно подбирать слова, чтобы выразить свои ранние впечатления. Каковы были мои первые чувства во Флоренции? Я был напуган. Я был смущен. Я был осторожен. По коже бегали мурашки. Я с трудом понимал Барди, а каждый раз, когда сам открывал рот, чтобы заговорить, хотя бы сказать «да», «нет» или «пожалуйста», все потешались над моим смешным выговором. Я не понимал, в чем дело. Сначала я думал, что у меня неправильный рот, и иногда потихоньку засовывал туда пальцы и ощупывал язык.

Мессир Андреа сказал, что со мной будут обходиться так же, как и с другими детьми. Моими единственными обязанностями было учить уроки и молча и быстро исполнять все, что мне скажут. Занятия проходили недалеко от дома, у нотариуса, сира Уго ди сир Биндо Бинди, который учил мальчиков группами по три-четыре человека грамматике и арифметике.

Дом сира Уго и оживленная улица за его дверью стали моей Флоренцией — болтливым, хитрым, жестоким городом. Вот где я научился защищаться от мальчишек из семей Содерини, Каппони и Гуиччиардини. Особенно двое из них казались рослыми, крепкими и драчливыми. Это Флоренция, и попасть туда — все равно что окунуться в ледяную воду. Если дома мой непривычный выговор вызывал только смех, то дома у сира Уго меня презирали, называя паршивым иностранцем, животным, деревенщиной с ослиным голосом. В результате моя речь изменилась, как мне сказали, с невероятной быстротой, и я стал говорить, как флорентийцы. Новые звуки вскоре стали вылетать у меня изо рта с той же легкостью, с какой в нос залетали запахи Флоренции — мокрого камня, хлеба, кожи, укропа и медовых сладостей, ладана, мутной Арно и странный лиственный запах тяжелой шерстяной одежды. В небе стоял незнакомый величественный звон колоколов, звук, которого я не слышал в деревне рядом с Венецией.

Перебирая в памяти годы, проведенные мной в доме Барди, я ищу события, повлиявшие на меня. Это были не патриотические представления, столь любимые флорентийцами, — празднества в день покровителя города святого Иоанна, когда все торговцы выставляют на улицах свои лучшие товары, а рыцари и чиновники в пышных одеждах устраивают парад по Флоренции. Нет, меня потрясло нечто другое, и, должно быть, впервые я увидел это, когда мне было около девяти. С двумя мальчиками постарше мы пошли через реку в главную часть города и вдруг услышали трубы и увидели медленную процессию. Мы внезапно стали свидетелями публичной порки и истязания бедняги, которого вели на виселицу. Его измученные крики хлестали меня, как удары. Это было кровавое зрелище, заставившее меня содрогнуться. Разрываясь от жалости к этому человеку, я поспешил через Старый мост и вернулся домой в слезах.

Будучи послушным ребенком, я заслужил порку мессира Андреа лишь три или четыре раза — очень мало по сравнению с тем, что получали другие мальчики во Флоренции. Я часто замечал синяки на их руках и щеках. По субботам, в первый год моей жизни у Барди, меня купали с сестрами, Примаверой и Ванной, наши волосы мыли и сушили особыми полотенцами. Но даже после того, как нас перестали купать вместе, они продолжали называть меня своим милым медвежонком, il bel Orsino, целовали и часто наряжали в свои платья и накидки. Они защищали меня — как я любил их! — и смягчали ту злобу, что творилась вокруг дома сира Уго. Когда мне было около одиннадцати, в этом доме случилось чрезвычайно неприятное происшествие. Я предупреждал всех Барди, особенно монну Алессандру, которую я очень любил, что сынок Содерини, прыщавый Ветторио, был для меня настоящим мучением, постоянно пытался больно пнуть меня, отпихнуть локтем, плевался и обзывался. (Она отвечала, что я должен всячески избегать его и сдерживаться, что бы ни случилось. Его отец был большим человеком в правительстве, и так, мол, устроена жизнь.) Поэтому Барди не удивились, хотя и ужаснулись, когда однажды я пришел домой весь в крови. У дома сира Уго Ветторио подошел ко мне, когда я, сидя на коленях, подтягивал чулок, и пукнул прямо мне в лицо, за что я обозвал его свиньей. Я думал, что на этом все закончится, как он вдруг снял туфлю и ударил меня по лицу. Из носа пошла кровь, и в следующие несколько секунд в голове моей все помутилось от ярости. Я бросился на него, мы упали и покатились по земле, а я все бил и бил его по лицу изо всех сил. Должно быть, позвали сира Уго, потому что он внезапно появился и растащил нас, и теперь из носа Ветторио тоже лилась кровь.

Этой дракой я заслужил порку от мессира Андреа, которому пришлось еще и извиниться перед отцом Ветторио, а впоследствии какое-то время меня провожали на уроки латыни. С тех пор Ветторио и я избегали друг друга. Примерно в то же время я случайно увидел монну Алессандру, хозяйку дома, раздетой. Поднявшись наверх, я проходил мимо полуоткрытой двери спальни; я толкнул дверь и заглянул в комнату. В этот момент монна Алессандра как раз вставала из ванной, совершенно нагая, а Нельда, наша служанка, подавала ей полотенце. На какой-то миг я увидел покачивание полных грудей монны Алессандры и густой пучок темных волос внизу живота. Я мгновенно отпрянул, прокрался вниз и спрятался за большим сундуком. С тех пор я не хотел ее видеть, не хотел видеть и дочь ее Примаверу, образ которой упорно приходил мне на ум. К тому времени я уже вдоволь наслушался от старших мальчишек шуток о разбитных женщинах и вдовах, об их постоянном зуде и вечной жажде, о неуправляемой плоти, о том, что шерсть их всегда была готова к взбитию, а земля к вспашке. Я не понимал, как плоть может быть неуправляемой.