Болваны - читать онлайн книгу. Автор: Александр Галкин cтр.№ 95

- Но ведь в клинике неврозов меня лечили... там знают...

- Ничего, в нашей полежишь! Условия там нормальные...

- Да-а-а... Представляю... Наверно, как в армии...

- Ничего не случится... Полежишь несколько дней... Жди, тебя вызовут... на призывную комиссию... Спускайся на второй этаж.

Не то у Кафки, не то у Гессе человек попадает в высшее общество в одних носках. Я оказался в одних трусах. Ты был в белых трусах, а я - в черных. Ты белая ворона, а я - черная. Мне хотелось их всех перестрелять из автомата. Это какое-то издевательство над обрядом крещения: в трусах перед комиссией! Захожу: на стене - Святая Троица... Тримурти: Маркс-Энгельс-Ленин, а на другой стене - Крупская. Это - Богоматерь. Богоматерь, лишенная способности к деторождению. Помнишь, она заявила: "Я счастлива, что присутствовала при рождении рабочего класса!" То есть родила жуткого урода, олигофрена - рабочий класс.

Два стола буквой "Гэ". Сидят люди... в мундирах, с погонами... Как будто на синедрион вызвали... Хоть бы хитон завалящий дали бы, что ли... Стою, прикрываю стыд.... Они все в кителях, я же голый. Мёрзну! Из окон дует... Осень все-таки.

Задают идиотские вопросы: как фамилия, имя? Город, где родился? Кем хочешь быть? В каких войсках собираешься служить? Человека надо раздеть до трусов, чтобы задать ему глупые вопросы. Я начинаю злиться. Чем больше мёрзну, тем больше злюсь.

- Да пошли вы все в задницу! - выкрикнул и сам испугался, потому что, вижу, у них рты открылись, физиономии вытянулись. Самый толстый дяденька, полковник по-моему, медленно так поднимается в центре стола, держится за бедро. (Ему бы нужно за сердце держаться.) Думаю: ну сейчас наган из кобуры выдернет, пах-пах-пах - мне прямо в лоб. Унесут на носилках отсюда же. К счастью, пришла докторша, принесла документы, сказала что-то вполголоса, строго так посмотрела на полковника - он со страху тут же сел. Меня отпустили с миром: "Можете идти"...

- Тебя там, в палате, какая-то девушка спрашивает... С цветами пришла... Говорит, Надежда... - У лунинского кресла стоял сосед на костылях с ногой в гипсе.

Лунин быстро поднялся.

- Я, наверно, пойду тогда... - пробормотал Птицын. - Не стСит вам мешать... Ты звонить-то отсюда можешь?

- Разумеется.

- Тогда позвони... Я, наверно, приеду в среду... если ничего не случится... - Птицына что-то тяготило. - С военкоматом мне что-то не нравится... что происходит... Ну, потом объясню... по телефону... Счастливо. Береги голову.

1.

Птицын отдал невропатологу выписку - стандартный бланк на зеленой бумаге, испещренный мелким и острым почерком Оксаны Виленовны. Тот сразу вперился в текст орлиным взором и, как видно, на минуту забыл о существовании Птицына, продолжавшего стоять перед его столом. Оторвавшись от текста, он коротко бросил: "Подождите в коридоре. Вас вызовут". Птицын вышел в коридор и встал у окна.

Через пять минут невропатолог со своей брюзгливой физиономией выбежал из кабинета, скосил глаз, полный ненависти, на Птицына и побежал по коридору к столу старшего врача. Птицын видел со своего наблюдательного пункта, как между ними произошла перепалка. Невропатолог встряхивал своим курчавым черным чубом, яростно жестикулировал и что-то горячо ей внушал. Она морщилась, качала головой, тыкала пальцем в выписку. Птицын с отвращением и всё возраставшей тревогой наблюдал за дальнейшим мельтешением этих двух врачей, которые внезапно побежали в кабинет дежурного офицера, потом в кабинет психиатра (тот присоединился к ним), после чего все трое опять - в кабинет дежурного офицера. Птицыну это круговращение напомнило какую-то плохую итальянскую комедию, где действие происходило в гостинице и все персонажи в бешеном ритме перебегали из номера в номер, носясь туда-сюда по длинному коридору. Птицыну это всё больше и больше не нравилось.

Второй раз ситуация повторялась один к одному. Невропатолог не верил. Но теперь это было просто немыслимо: он никак не мог отменить диагноз. В его распоряжении не было ни малейшей зацепки!

Врачи вышли из кабинета дежурного офицера. Психиатр скрылся в кабинете. Невропатолог задержался у стола старшего врача в коридоре, перебирая листы в какой-то папке. Старший врач энергично двинулась по направлению к Птицыну. Он тоже сделал несколько шагов по коридору навстречу ей. Птицын ясно понял, что она идет не мимо, а именно к нему.

- Придется вам завтра, - начала она без подходов, - еще раз съездить в городской сборный пункт. Невропатолог считает ваш диагноз неубедительным.

- Ну сколько же можно?! - взвыл Птицын. - Меня провели через пять десятков процедур. Целый месяц я лежал. Второй раз! У меня уже больше нет сил!

- Я ничего не могу поделать: я отвечаю только за терапевтические диагнозы. Если бы ваше давление, например, было связано с почками, я сама дала бы вам статью, освобождающую от армии. Но теперь... это не в моей компетенции...

- Ну как же так!.. - начал было Птицын.

- Повестку на завтра получите в 305 кабинете.

Старший врач резко повернулась спиной, давая понять Птицыну, что она не будет участвовать в этой бессмысленной дискуссии. Ей тоже, как и ему, всё случившееся было крайне неприятно, и потому она не желает смотреть на жалкую физиономию Птицына или слушать его отчаянные возгласы. Она просто скрылась в кабинете.

Невропатолог нехотя отчалил от стола старшего врача и неторопливой трусцой направился к своему кабинету. Птицын, стоя посередине коридора, встретил его в упор взглядом такой жгучей ненависти, которая могла свалить с ног быка. Тот промчался бочком мимо Птицына в свой кабинет и быстро захлопнул дверь: он явно струсил.

2.

Птицын после военкомата не мог, не хотел идти домой. Когда жизнь жестоко била его с двух рук, прижимала к канатам ринга и не выпускала из угла, он начинал метаться по Москве, вышагивал не один десяток километров по бульварному кольцу, чтобы прийти в себя и обрести утраченное мужество. Если в теле каждого человека скрывается свой собственный центр волнения, то у Птицына он, точно, был в ногах. Не даром Птицын родился под знаком Близнецов.

Вечерняя Москва, опустевшая после суеты рабочего дня, тихая и задумчивая, полная таинственных зигзагов и кривых переулков, манящих и обманывающих, точно любимая женщина, - Москва не раз спасала его от одиночества и боли. Птицын любил свой город, особенно центр и Замоскворечье.

Он шел по Тверскому бульвару и отчаянно хотел встретиться с Верстовской: ну почему бы ей сейчас не столкнуться с ним нос к носу посреди Тверского?! Если существует любовь и она не выдумка сумасшедших баб и скверных поэтов, почему бы Верстовской не почувствовать, как ему плохо, как он хочет, чтобы она была рядом с ним, чтобы он гладил ее жесткие пепельные волосы и опять неутомимо смотрел в ее серые глаза с желтой крапиной, узнавал бы две морщинки в уголках губ и касался губами воспаленного красного сосудика на ее переносице.