Правда - читать онлайн книгу. Автор: Максим Чертанов, Дмитрий Быков cтр.№ 27

— Гм-гм, — повторил Ленин. «Пусть он будет царем, а я премьером, так тоже неплохо, и ответственности поменьше... Что это, я уж и готов отказаться от престола?!» — Но для чего же вы оформили в нашу пользу еще и страховку? Ведь если вы умрете, то никак не сможете быть царем.

— Это мне и хотелось с вами обговорить. Возможны разные обстоятельства. Купечество наше меня не любит, родня давно желает моей смерти, пытается объявить сумасшедшим... Все рассчитывают, что если я умру — им достанется наследство. Фигу! — Морозов сложил фигу и расхохотался, рассматривая ее. — У меня есть родственник. Николай Петрович Шмидт. Совсем еще молодой человек, но очень способный. Организовал лучшую в России мебельную фабрику. Он тоже может быть прекрасным правителем России. Я уверен, что вы, как благородные и честные люди, возведете на престол его, если я не доживу до победы нашего дела.

— О, доживете, уверяю вас, — сказал Дзержинский.

На следующий день в отель к Морозову явился посетитель; то был стройный, худощавый, гладко выбритый человек европейской наружности, одетый в прекрасную пиджачную пару. Он в чрезвычайно учтивой форме осведомился, имеет ли дело с «тем самым» Морозовым, текстильщиком и миллионером; получив утвердительный ответ, он проговорил со строгим и печальным выражением лица:

— Боюсь, Савва Тимофеевич, что вы попали в крайне затруднительное положение.

— А вы, собственно, кто такой?

— Я представляю Третье отделение, — сказал гость.

— Охранку!

— Можете и так называть. Я пришел сообщить вам, уважаемый Савва Тимофеевич, что нам все известно о ваших тайных делишках с бандитами, которые хотят свергнуть законную власть...

— Никаких тайных делишек ни с какими бандитами у меня нет, — ответил Морозов. — И я прошу вас сейчас же оставить этот дом.

— Ах, Савва Тимофеич! — воскликнул гость и поглядел на Морозова со странным выражением насмешки и жалости. — Вы так неопытны в конспирации! Мы следили за вами... Вы оказали нам огромную услугу: вы сами привели нас к гнезду этих подлых, безбожных и бессовестных бандитов. Теперь мы без труда схватим их главаря — этого гадкого жирного калмыка по кличке Железный — и повесим его. И вас тоже.

— Все это чушь собачья, — сказал Морозов, — и я не понимаю, для чего вы говорите мне это.

— Хотите, я воспроизведу весь ваш вчерашний разговор с Железным? Вы говорили ему, что надеетесь на государственный переворот и желаете стать царем... Этот Железный — гнусный провокатор. И тот рыжий, лысый — тоже. Я слежу за ним второй год. Вы доверились мерзавцам... Мне продолжать? — спросил гость, когда Морозов тяжело опустился на диван, словно ноги не держали его.

— Нет, не продолжайте... Но зачем же...

— Видите ли, я втайне сочувствую вашему делу, — сказал гость. Светлые глаза его были серьезны, но тонкие губы кривились в бесовской улыбке. — Я решился вас предупредить, жестоко рискуя.

— Я сейчас же уеду, — заволновался Морозов.

— Поздно, дорогой друг... Поздно! Вы уже погубили всю организацию. А в ней состоят не одни только мужчины. Там сотни женщин, детей...

— Как — детей?!

— Да, да, детей, невинных детей: они разносят листовки, прокламации и всякое такое... — теперь в голосе посетителя звучали слезы. — Из-за вашей неосторожности они должны погибнуть. Вы-то, может быть, еще откупитесь или останетесь в эмиграции и так спасете свою жизнь, а эти женщины и дети — нет...

— Я обесчещен навсегда! — простонал Морозов, хватаясь за голову.

— И еще хуже, — продолжал гость, словно вколачивая гвозди в крышку гроба, — ваши фабрики, как имущество государственного преступника, будут конфискованы в казну... Да-да, — прикрикнул он, видя, что Морозов глядит недоверчиво, — сейчас, когда раскрывается такой ужасный заговор, царь не будет соблюдать обычных порядков! Ваши рабочие, о которых вы так печетесь, достанутся какому-нибудь жестокому, подлому эксплоататору; или, быть может, их всех тоже повесят — ведь вы, наверное, и их успели уже втянуть в революцию?

— Что же мне делать?!

— Есть способ... Но только очень смелый человек может решиться прибегнуть к нему. Если вы... ах, право, мне тяжело произносить эти слова.

— Говорите же, — настаивал Морозов и вдруг отшатнулся в ужасе: он понял.

— Да, да... Если вы сейчас, пока заговор еще не раскрыт окончательно, покинете этот мир — ваше имущество достанется законным наследникам. Да и организацию, быть может, еще удастся спасти...

— Как?!

— Возьмите всю вину на себя. Скажите, что это вы единолично готовили государственный переворот.

Теперь прозрачно-зеленые глаза гостя не отрывались от глаз Морозова; похоже было, что он гипнотизирует его... Савва Тимофеевич, парализованный этим змеиным взором, даже не пытался сопротивляться. Он вздохнул беспомощно, по-детски, и проговорил прерывающимся голосом:

— Я... я должен написать записку?

Гость молча кивнул и подал Морозову бумагу и перо. «Я, Савва Морозов, — твердо и повелительно диктовал он, нагнувшись над плечом Морозова и следя за каждой буквой, которую тот выводил дрожащей от волнения рукою, — я, Морозов, объявляю, что...»

— Ага, хорошо, — сказал гость, закончив диктовать признание. — Теперь, пожалуйста, начните новый абзац. «Убиваю же сам себя сегодня из револьвера не потому, что раскаиваюсь и вас боюсь, а потому, что имел в России намерение прекратить свою жизнь». Число, подпись свою поставьте... теперь еще подпишите «Vive l'emperieur», и довольно.

— Зачем же «Vive l'emperieur»? — спросил Морозов, поднимая полный муки взгляд на гостя.

— Да уж так надобно. — Гость выхватил из трясущейся руки Морозова лист бумаги и помахал им в воздухе, просушивая чернила.

Морозов был страшно бледен, губы его прыгали, лицо кривилось; он вскочил с дивана, быстрым жестом схватил с окна револьвер, выбежал с ним в спальную комнату и плотно притворил за собою дверь. Дзержинский постоял с минуту в раздумье, глядя на дверь. «Если сейчас, так, пожалуй, и выстрелит, а начнет думать — ничего не будет». Он каждый миг с мучительным беспокойством прислушивался и — вдруг озлился. Из всей силы он толкнул ногой дверь; но ни выстрела, ни крика... В спальне никого не было. «Неужто в окно убежал?» В самом деле, в одном окне отворена была форточка. «Нелепость, не мог он убежать через форточку». Феликс Эдмундович прошел через всю комнату прямо к окну. «Никак не мог». Он стремительно обернулся.

В углу, образованном стеною и шкафом, стоял Морозов, и стоял ужасно странно — неподвижно, вытянувшись, протянув руки по швам, приподняв голову и плотно прижавшись затылком к стене, в самом углу, казалось желая слиться с обоями, спрятаться. Сердце Дзержинского стало сильно биться... И вдруг им овладело совершенное бешенство: он сорвался с места, закричал и, топая ногами, яростно бросился к страшной фигуре. Но, дойдя вплоть, он остановился как вкопанный: фигура не двинулась, не шевельнулась — точно окаменевшая или восковая. Дзержинский задрожал и, не помня себя, крепко схватил Морозова за плечо; но тот нагнул голову, и в то же мгновение Дзержинский почувствовал ужасную боль в мизинце своей левой руки. Он закричал и бросился вон из комнаты, а вслед ему летели ужасные крики: