— Пропускаешь иисусово шоу? — Он не столько пил пиво, сколько просто лил его в горло.
— Вы тоже.
— Меня хоть стреляй, не пойду, — сказал он. — У меня простая теория: если и есть на свете бог, он такой козел, что никаких молитв не заслуживает. — Дядя Рэй громко рыгнул и улыбнулся.
Я никогда особо не задумывалась о Боге. Знала «Сумерки богов», знала Мировое Древо. Знала об Олимпе с его скандалами, об Ариадне и Вакхе, о Данае с золотым дождем. Знала Шиву, Парвати и Кали, Пеле, богиню вулкана, но о Христе мать запрещала даже упоминать. Она отказывалась ходить на школьные рождественские спектакли. Велела попросить, чтобы вместо меня играла другая девочка.
Единственное, что я ощущала как-то относящимся к Богу, было ясное синее небо и особая тишина, но разве такому молятся?
Дядя Рэй прислонился к двери и курил, глядя во двор на большое перечное дерево, на свой пикап. Прихлебывал пиво, которое держал в одной руке с сигаретой — довольно ловко для человека, лишенного двух пальцев. Прищурил глаза, выдыхая на улицу дым.
— Этот преподобный просто хочет ей вставить. Скоро он велит ей гнать меня, вот тогда-то я и возьмусь за свой тридцать восьмой и прочту ему парочку проповедей. А потом прольется немного Крови Агнца.
Я вылавливала из мюсли цукаты, раскладывала их на краю тарелки — малиновые полумесяцы, зеленые звездочки.
— Это же не грех, если вы поженитесь, — сказала я.
Думала, он не слышит меня, но он слышал.
— Я уже женат, — сказал он, глядя куда-то в сторону перечного дерева, ветки которого струились вниз, словно длинные волосы. — Давненько у меня этот вирус, — ухмыльнулся он через плечо.
Звездочки и полумесяцы падали с бортика в тарелку, и я отправляла их в рот.
— А где ваша жена?
— Понятия не имею. Года два-три уже ее не видел.
У него был такой невозмутимый вид, словно ему все равно, что кто-то живет на свете, нося его имя, часть его жизни в себе, а он даже не знает, где сейчас этот человек. Голова закружилась, словно при качке, когда хочется схватиться за что-то тяжелое и держаться за него. Вот она, жизнь, которую мне предстоит жить, — никто не связан друг с другом, люди цепляются за кого-то, как за камень в прибое, но их тут же смывает. И меня может смыть, пока я расту. Мать тоже может потерять меня из виду и через несколько лет на вопрос обо мне так же пожать плечами: «Года два-три уже ее не видела».
Стало больно, как от удара в живот. Можно уйти на годы и никогда больше не увидеться с ней. Вот так. Запросто. Люди теряют друг друга, ладони выскальзывают в толпе одна из другой. Я могу больше никогда не увидеть ее. Эти пустые глаза в сухом аквариуме, согнутая спина. Господи, как же я могла не думать об этом все эти месяцы? Мне нужна мать, нужно держаться за что-то, чтобы не смыло.
— Эй, ты чего? — дядя Рэй подошел ко мне и сел рядом за стол. Потушил сигарету о банку с пивом, взял меня за руку. — Не плачь, малыш. Что случилось? Скажи дяде Рэю.
Но я только вздрагивала от рыданий, острых, мучительных, как бритвенные порезы.
— По маме скучаешь?
Я кивнула. Словно две горячие руки сжимали мне горло, выдавливая из глаз соленую воду. Из носа текло. Рэй подвинул стул и обнял меня, протянул носовой платок. Я уткнулась лицом ему в грудь и расплакалась, слезы и сопли промочили футболку. Хорошо, когда тебя обнимают, когда крепко держат. Хорошо было вдыхать его запах — запах сигарет, потного тела, пива и свежей древесины, какой-то зелени.
Он держал меня, надежно и крепко, он не дал бы уплыть неизвестно куда. Разговаривал со мной, говорил, что никто меня не обидит, что я отличная девчонка, что все будет хорошо. Потом вытер мне щеки ладонью, поднял за подбородок мое лицо, отвел волосы с глаз.
— Ты здорово по ней скучаешь, а? Скажи-ка, она тоже симпатичная, как ты?
Глаза у него были такие грустные и добрые, что я даже чуть улыбнулась.
— У меня есть фотография. — Я бросилась к себе в комнату и принесла последнюю книжку матери, «Пыль». Бережно провела рукой по ее лицу на задней обложке, где был снимок с побережья Биг-Сюр. Огромные камни в прибое, прибитые к берегу бревна. Ее рыбацкий свитер, волосы, подхваченные ветром. Она была похожа на Лорелею, только что потопившую корабль. Одиссею пришлось бы опять привязывать себя к мачте.
— Ты будешь красивее, — сказал он. Вытерев нос о рукав футболки, я улыбнулась.
Люди иногда застывали посреди рынка, глядя на мать. Не так, как смотрели на Старр, их поражала совершенная красота Ингрид. Их поражало, что она ходит на рынок и ест, как все. Обладание подобной красотой я даже представить себе не могла. Не осмеливалась. В этом было что-то сверхъестественное, пугающее.
— Не может быть.
— Может, может. Просто у тебя другой тип. Ты милашка. У твоей матери такой вид, будто она кусается, — я не против, грубость тоже заводит, но ты понимаешь, о чем я. К тебе будут липнуть, как мухи к меду. — Он так внимательно смотрел в мое поникшее лицо, так ласково меня утешал. — Слышишь? Ты будешь штабеля поклонников раздвигать, когда захочешь прогуляться.
Никто никогда не говорил мне такого. Даже если он просто врал, чтобы мне стало легче, — разве мое настроение хоть кого-нибудь сейчас волновало?
Рэй пролистал несколько страниц.
— Смотри, тут одно про тебя есть.
Я быстро перевернула лист, щеки вспыхнули. Я знала это стихотворение.
Шш-шшш,
Астрид спит.
Вот розовый родник безмолвных губ,
Нескладная нога свисает,
Как незаконченная фраза.
Созвездие веснушек, словно
Возможностей на жизненном пути.
Она ракушка каури, откуда
Мне слышен шепот нераскрытой женщины…
Мать читала его на выступлениях, а я сидела за своим столиком и рисовала, делая вид, что не слышу ее, что она описывает не меня, не мое тело, не мои нескладные детские ноги. Это стихотворение я терпеть не могла. Она что, думала, я не понимаю, о чем она говорит? Что мне все равно, кому она это читает? Нет, она думала, раз я ее дочь, то принадлежу ей и она может делать со мной все, что хочет. Превращать меня в стихотворение, выставить в его рамке мои куриные кости, мою ракушку каури, мою нераскрытую женщину.
— Что с ней случилось? — спросил дядя Рэй.
— Убила своего бойфренда, — сказала я, опустив глаза на ее фотографию. Этот профиль пронзал мне ребра, буравил внутренности, рвал правое легкое. С ресницы сорвалась слеза, упала на ее черно-белое лицо. Я размазала каплю по странице. — Она сейчас в тюрьме.
Рэй пожал плечами. Словно это было в порядке вещей. Хорошим не назовешь, конечно, но ничего особенного.
Восьмой класс я заканчивала в средней школе Маунт-Глисон, моей третьей школе в этом учебном году. Никого там не знала, ни с кем не хотела знакомиться. На ланч мы ходили с Дейви. Устраивали викторины с карточками, которые он сделал. Как называется детеныш хорька? Котенок. Сколько котят в помете? От шести до девяти. Созвездие Андромеда. Основная особенность? Большая туманность Андромеды. Самый интересный объект наблюдения? Двойная звезда Гамма Андромеды. Расстояние до Земли? Два миллиона световых лет. Аномалии? В отличие от других спиральных туманностей, которые с огромной скоростью удаляются от нас, Андромеда приближается к нам на триста километров каждую секунду.