И Сергей долго сидел над этим «как хочешь», объясняя себе, что у сына просто нет привычки к письму, что он ничем не отличает от его студентов, которые разговаривают на птичьем языке, отрицают запятые как знак препинания и игнорируют прописные буквы после точек в работах. Петя писал так же, выражая эмоции или дружелюбным «хаха», или удивленным «ого». Или просто писал «ок», что означало – письмо отца получено и прочитано. К этому сына Сергей тоже приучал очень долго, обижаясь, выясняя, почему нельзя соблюсти нормы элементарной вежливости – ответить, подтвердить получение, поддержать переписку. Он и предположить не мог, что Петя просто не знает, как ему отвечать, боясь обидеть неосторожным словом, а обидчивость была Сергею свойственна. Более того, обидчивость, подкрепленная злопамятностью и, можно сказать, даже мстительностью. Студенты об этом прекрасно знали и старались не задевать преподавателя.
Петя и в себе замечал эти качества – с неудовольствием, но и некоторой гордостью. И даже оправдывал себя – это не он, не его натура, это от отца. Обиды он прекрасно помнил, но не мстил. Для мести нужна была сила, другое внутреннее устройство, которым Петя не обладал. Или ему было лень, а месть и злопамятность все же подразумевали некоторые усилия. Нет, Петя не был ни мягкотелым, ни отходчивым. Он был скорее скупым на бурные эмоции, что многие принимали за равнодушие. Бабушки, каждая по-своему, на свой манер, научили его главному – не злиться, не таить злобу в душе и сердце. И этот урок Петя усвоил прекрасно. Так что себя он считал в принципе хорошим человеком, уж не хуже многих.
Еще одна причина, по которой отец не смог приехать на свадьбу, показалась Пете совсем нелепой.
Отец позвонил ему из травмпункта и несчастным голосом сообщил, что сломал руку во время утренней прогулки по парку. Упал на ровном месте, на ровной дороге и вот так неудачно. И главное, на правую руку. И теперь совершенно непонятно, как он будет управляться. Ведь ни поздороваться, ни столовыми приборами воспользоваться. Сейчас сделают рентген, и остается только надеяться, что перелом без смещения. После этого звонка Петя получил еще штук двадцать эсэ мэсок с отчетом – перелом оказался, естественно, со смещением, как и следовало ожидать, но отец отказался вправлять, потому как тогда гипс придется носить пять недель вместо четырех. И совершенно непонятно, как в этом гипсе принимать душ. Возможно, он послушается врача и наложит специальную пластину, в которой допускаются гигиенические процедуры. Но все равно – неделю нужно проходить в обычном гипсе. А после всех мучений еще предстоит разрабатывать руку в горячей соленой воде и ходить на физиотерапию. Процесс реабилитации может затянуться почти на год! Но Петя вряд ли сможет его понять – писал отец, поскольку никогда ничего себе не ломал. В последнем сообщении сквозила обида на сына, который так легко пережил детство, обойдясь без единого перелома.
А Петя в очередной раз удивился, насколько мало отец о нем знает и как можно было настолько не интересоваться жизнью собственного сына, чтобы не помнить, что и у него была сломана рука.
Когда Петя из шушуканья, слез и причитаний бабушек узнал, точнее, догадался, что родители развелись, изрядно перед этим помучив друг друга, и нет никакой надежды на то, что они будут жить все вместе, он подошел к стене и ударил кулаком. Два дня молчал, пряча больную, распухшую руку. Бабушки, обеспокоенные другой темой, не замечали беды, которая произошла под носом. И если бы не Сашка, специалист по переломам, ломавший ноги на велосипеде, руки на футболе, неизвестно, что бы было. Приятель, взглянув на Петину руку, с десяти шагов поставил диагноз: «Или трещина большая, или перелом. Надо гипсовать». И это решительное «гипсовать» очень понравилось Пете. Он даже был рад, что догнал друга хоть в этом. Теперь и ему, как нормальному мальчишке, будет что рассказать: «Да, ломал, нормально, терпимо, ерунда». Сашка внимательно выслушал объяснения о том, что Петя «влепил в стену», и поклялся никому не говорить, что травма-то была детская, можно сказать, случайная и уж совсем не героическая. И они вместе придумали легенду, что Петька свалился с Сашкиного мопеда. Ну как Сашкиного – его дядьки. Сашка пользовался мопедом, когда дядька напивался в хлам. После обсуждения всех нюансов версии Сашка торжественно проводил Петю к бабушкам и взял переговоры на себя.
– Баб Дусь, – обратился Сашка к Евдокии Степановне, поскольку с ней «было проще», по его собственному выражению, – Петьку бы к врачу. А то у него рука распухла. Как моя нога стала. Вот посинеет – и все, кирдык. И пальцами не ворочает. В тубзике у нас заперся, а открыться не смог. Пришлось дверь с петель снимать. Вы бы глянули, что ли…
То ли на бабу Дусю произвел впечатление «посиневший кирдык», то ли «тубзик», что, кстати, было чистой правдой – Петя действительно не смог открыть задвижку, но Евдокия Степановна кинулась к внуку, закричала, забегала, наорала на него и заодно на Сашку, пообещала доложить дядьке про мопед (хотя о мопеде бабушке и слова не было сказано) и с помощью того же дядьки отправила внука к врачу.
Там Пете тоже было хорошо – с Сашкой и его не совсем протрезвевшим дядькой. В травмпункте их приняли как родных, без очереди. Сашкин дядя пожал врачу руку и сунул ему в карман деньги. Петьку быстро отправили на рентген к маленькому смешному человечку, который разговаривал, как женщина – жеманно, высоким голосом.
– Выйди, – сказал врач Сашке, который присел на кушетку с видом искушенного пациента.
Сашка не стал спорить и вышел в коридор. А Петя хотел крикнуть ему, чтобы не уходил, не оставлял его один на один с этим странным доктором. И, пока тот настраивал аппарат, Петя с радостью увидел на его пальце обручальное кольцо и успокоился – раз у этого лилипута есть жена, значит, есть и дети, и он нормальный. Лилипут встал на маленькую скамеечку, водрузил на Петю защитный жилет и принялся командовать:
– Положи руку так, нет, поверни.
И рядом не было Сашки, чтобы спросить – все ли правильно делает врач?
Потом, уже в кабинете у травматолога, Петька с удовольствием слушал мужские рассказы о гипсах. Особенно ему понравилось, когда дядя Сашки рассказывал про гипс, который ему наложили в городе и врач сказал про коллегу: «Пусть он такой гипс себе на яйца наложит». И все захохотали. И Петя тоже смеялся, хотя ему было больно и страшно.
Как ни странно, версия про мопед прижилась, и Петька с гордостью расхаживал в новом гипсе. Единственным минусом было то, что бабули, особенно баба Роза, стали его мыть, как маленького. Петя задирал руку в гипсе наверх, прикрывался как мог, но молчал и терпел. Сашка, который знал про то, что Петьку моют бабушки, хоть и ржал, но по-доброму. И Петя был уверен, что друг его не выдаст. И ему даже удалось забыть, что стало причиной перелома. Забыть так надолго, что, если бы отец не напомнил, Петя бы и не вспомнил про свой гипс.
В очередном письме отец сообщил сыну, что новый гипс из современных материалов успешно наложен, но совершенно себя не оправдывает – его приходится сушить феном, подклеивать пластырь на места соприкосновения с кожей и даже мазать появившиеся язвочки зеленкой. И все это доставляет массу, массу неудобств!