– Вы сплетаете из своих слов ловчую сеть и пытаетесь меня заманить!
– Чудо случится в России, если есть для чуда причал. Чудо причалит к русскому берегу, если есть пристань. Если есть великий муж, берущий на себя бремя истории. Иначе чудо помаячит и удалится, оставив по себе гаснущий след.
Охотничья изба, окруженная дебрями. Полено в печи рассыпалось на красные угли. Деревянный голубь, образ Святого Духа, парит под коричневой матицей. В словах Верхоустина что-то древнее, дремучее, из старообрядческих книг, от бродячих предсказателей и кликуш, от вещих мудрецов и келейных старцев. Этому нельзя доверять, а только вслушиваться, любоваться, как сказочными картинками Билибина, как пушкинским Золотым петушком. Лемехов отгораживался от завораживающих слов, воспринимал Верхоустина как фольклорного сказочника.
– Вы должны принять решение. Это не терпит промедления. По России будет нанесен удар сокрушающей силы. Не ракетами, не самолетами, не подводными лодками. Это новое оружие, которое разжижает хребет государства. Подтачивает все идеалы. Оскверняет все ценности. Умаляет все достижения. Ссорит элиты. Возмущает народ. Выбивает лидера, как выкалывают из свода замковый камень, и свод осыпается, погребает под собой страну и народ. По Лабазову нанесут уничтожающий удар. Опубликуют роковой рентгеновский снимок. Соберут консилиум медицинских светил. Обнаружат врожденную патологию, которая привела к извращениям, преступлениям, низменным страстям, больному стяжательству. Объявят его опасным для мира, непредсказуемым маньяком, князем Тьмы. Подвергнут его психическим атакам, используя всю мощь информационных технологий, экстрасенсорных ударов, клевету, слухи. Родятся книги о президенте-маньяке. Комиксы о президенте-садисте. Рок-оперы о президенте-придурке. Лабазов не выдержит удара. Или умрет, или сбежит из Кремля. И тогда начнется ужасное.
Борьба кланов за власть. Резня на Кавказе. Восстания народа. Неуправляемый хаос, который приведет к падению Государства Российского, теперь уже навсегда. Потому что обломки страны растащат Китай, Турция, Европа, Америка. И там, где была тысячелетняя Россия, останется кратер от падения метеорита-гиганта.
– Так не будет, – слабо прошептал Лемехов. – Такое невозможно.
– Вы должны подхватить замковый камень и не дать своду рухнуть. Вы – тот новый замковый камень, который будет вставлен взамен прежнего. Ваша миссия – спасти Государство Российское. Для этого вас сотворил Господь. Дал вам жизнь и дыхание. Вы должны стать президентом России.
Лемехов вдруг почувствовал пьянящую сладость, восхитительное озарение. Его тайные предчувствия сбывались. Сокровенные мечты вырвались к свету. Он – избранник. На нем – перст Божий. Он – замковый камень русской истории. И это говорит ему не синеокий пророк, а внутренний голос, подобный голосистой трубе, которая трубит его час.
– Но как я стану президентом России?
Лемехов испытывал сладость от искусительной мысли. Понимал, что сама эта искусительная мысль – есть предательство Лабазова, который наградил его доверием, приблизил к себе, вручил судьбу страны. И теперь, используя эту близость, Лемехов совершает предательство, чудовищное вероломство. Вступает в заговор против своего благодетеля.
– Вас безоговорочно поддержат оружейники и промышленники, – продолжал Верхоустин. – Вас поддержат армия и спецслужбы. Вас поддержит церковь. Вам поверит интеллигенция. Мы создадим партию. Весь мой опыт социального конструктора, системного аналитика, специалиста по гуманитарным технологиям я отдам вам. Мы построим партию нового типа. Партию Большого проекта. Партию Русской Победы.
– В чем Русская Победа? – прошептал Лемехов, чувствуя, что колеблется у зыбкой оси, которая пронизывала мироздание. Слабый удар пылинки, робкое дуновение ветерка – и он ринется безоглядно в свое предначертанное будущее, где ждет его великое свершение или постыдная гибель.
– Нет, не хочу. – Он одолел наваждение. – Все бред. Пора спать. Вам постелили за стенкой.
Они разошлись по разным половинам избы. Лемехов накрылся тяжелым стеганым одеялом и быстро уснул. И сон его был тревожным и тягостным. Ему снилась ночная дорога, и он идет по ней, накинув на плечи одеяло. Рядом другие люди идут, накинув одеяла. Их лица неразличимы. Они подходят к горе и идут вверх на гору, за которой синеет заря. На вершине горы из камней выложена спираль. Люди входят в эту спираль и идут, совершая кружение, приближаясь к центру, где исчезают. И в этой спирали, в этих кругах, из таинственной бездны доносится: «И где кони? И где кони?» Заря над горой как синяя слива.
Глава 7
Наутро они почти не общались. Верхоустин оставил избу, и Лемехов видел, как тот бродит по сырому лугу, нагибается, что-то рассматривает. Быть может, последние предзимние цветы. Под хмурым небом леса казались темно-золотыми слитками, и это золото вливалось в глаза, делая их тяжелыми и недвижными.
Пообедали, обмениваясь пустяками, будто не было ночного разговора. На замызганном внедорожнике прикатил егерь Макарыч. Проворный, деловитый, положил на лавку защитного цвета куртку и брюки, поставил резиновые сапоги.
– Надевай, Константиныч, форму. Я ее рябиновыми веточками перекладывал. Медведь нюхастый, человека учуял и убег. Давай-ка мне карабин.
Лемехов достал из чехла свой немецкий пятизарядный карабин – медового цвета ложе, голубоватый, с вороньим отливом ствол. Протянул Макарычу. Тот расстегнул ворот, извлек нательный крестик, приложил к стволу, к патроннику, к ложу:
– Господи Иисусе, посули зверю сладкий овес, пьяный мед, ягоду-чернику. Чтобы рабу Божьему Евгению не потеть, не храпеть, не дрожать, не бежать. Пуля первая, она же последняя. Ружье заговорено, отмолено. А мы Тебе, Боже, свечку поставим.
Макарыч поцеловал карабин, как целуют икону, вернул Лемехову.
– Теперь слушай, Константиныч. Я тебя до леса подброшу и по лесу, пока дорога терпит. Как промоины пойдут, ты выходи и ступай пешком километра три. Колея путь укажет. Дойдешь до луговины, где овсы, и увидишь вышку. Садись и жди. Сегодня медведь придет, чую. Ты его бей, а если утекет, за ним не бежи. Он, раненный, тебя сторожить станет и сгребет. Я утром с собакой приду, и, если что, мы его по следу возьмем. Ну, давай собирайся.
Лемехов облачился в пятнистую форму, натянул сапоги. Распихал по карманам фонарь, тепловизор, прибор ночного видения, нож, индивидуальный пакет, непромокаемые спички, коробку с патронами. Пристроил за спиной свернутый теплый коврик. Взял на плечо карабин. Верхоустин наблюдал за его приготовлениями. Проводил вещим взглядом васильковых глаз.
Внедорожник пересек луговину, въехал в лес, выдавливая жижу из промоин, углубился в сырую чащу, в тусклое золото. Некоторое время колыхался, объезжая упавшие деревья, буксуя в ямах. Остановился у рытвины, полной черной воды, на которой застыли желтые и красные листья.
– Стоп машина, – сказал Макарыч. – Танку делать неча. Только пехота. Ступай, Константиныч, а я тебя завтра найду. – И уехал, оставив Лемехова у черной, осыпанной золотом лужи.