Соль жизни - читать онлайн книгу. Автор: Исихара Синтаро cтр.№ 37

Однажды мы отправились на Хоккайдо пострелять оленей. Разделившись на две группы по три человека, мы отправились в горы. Другая тройка настреляла больше, чем мы думали. Когда мы встретились вновь и они стали рассказывать нам о своих трофеях, Сакаи, раздраженный тем, что от него отвернулась удача, все повторял и повторял свое привычное «Ну, дела!» Рассказчик — вот ведь совпадение! — тоже рассердился не на шутку, и дело дошло до того, что они наставили друг на друга ружья.

Конечно, в этом был весь Сакаи, который занимался тогда несколько сомнительным, хотя и популярным бизнесом, — торговал подержанными автомобилями.

Однажды мне довелось наблюдать, как Сакаи совершенно серьезно старался убедить своих собеседников в том, что его собственные россказни — чистая правда.

Не помню, что послужило непосредственным поводом для того разговора, происходившего в конечном пункте нашего путешествия, в охотничьем домике, но у меня запечатлелось в памяти, что наши партнеры по охоте — а все они были старше нас — решили показать молодым, к которым относились мы с Сакаи, кто есть кто, а потому специально затеяли разговор о том, кто что делал в войну. И тогда Сакаи с гордостью сказал, что он учился в летной школе.

В тот день во время тренировочных полетов на одноместном самолете один за другим разбились два человека. В это время Сакаи вместе с другими курсантами ожидал своей очереди на вылет. Они сели на грузовик и поехали к месту трагедии, чтобы забрать трупы. «Тот, второй, всегда спал рядом со мной. Когда самолет вошел в штопор, он понял, что ему конец, и выпрыгнул. Высота была метров 150–160, высота для парашюта критическая. Парашют не раскрылся. Сигнальной ракеты летчик выпустить не успел, врезался в землю — вот и все. Это был не труп, а какая-то каша. Я никакого особенного ужаса не испытывал, но кошмарно было уже само осознание того, во что вообще может превратиться человек».

В тот день на базе летной школы в качестве поощрения за отличную учебу должен был состояться вечер отдыха. Несмотря на трагическое происшествие, начальство решило не отменять его ради поощрения боевого духа воспитанников. После минуты молчания настало время для песен и танцев.

«Они хотели подбодрить нас, но веселья не получилось. Впервые погибли наши ровесники».

Намеченная программа кое-как шла своим чередом, перед следующим каким-то грандиозным номером был объявлен перерыв. Во время перерыва внезапно как-то сама собой воцарилась мертвая тишина, и без всякого приказа все вдруг двинулись от сцены к взлетной полосе. Над открытой сценой еще слегка вечерело, но над взлетной полосой уже сгустились настоящие сумерки. И тут в конце полосы в воздух беззвучно поднялись два огромных ярко-красных огненных шара. Зрелище было поистине величественным, шары оставляли позади себя длинные шлейфы. Курсанты следили за ними затаив дыхание. Когда шары растворились высоко в небе, раздался чей-то голос, все подняли руки к небесам.

Я не помню, чтобы Сакаи рассказывал, какие номера были представлены на концерте после этого. «Меня больше потрясла не дневная трагедия, не сгоревшие самолеты, а те два огромных огненных шара, которые беззвучно и величественно поднялись в небо».

После того как Сакаи закончил свое повествование, воцарилось молчание.

— Это было красиво? — спросил я.

— Красиво? Нет, скорее грандиозно. Мы глядели на шары — это было даже не потрясение, а какое-то онемение. Я тогда подумал: вот что это такое — смерть.

В этот момент перед моими глазами встала взлетно-посадочная полоса, к которой прикованы взгляды курсантов, устремленные в небо огромные огненные шары — последнее послание товарищам от погибших курсантов. Дошел до меня и смысл его слов о смерти…

После этого рассказа Сакаи я впервые понял хоть что-то об этом человеке.

Позже мне представился еще один случай выслушать рассказ о том, что человек после смерти превращается в огонь.

В городе Тиран, где во время войны размещалась база смертников-камикадзе, я повстречался со знакомой моих знакомых — пожилой женщиной по имени Торихама Томэ. Во время войны ее семья содержала столовую. Ждавшие приказа молодые бойцы часто заходили туда, они еще не успели отвыкнуть от семьи и называли Томэ «мамочкой».

В одной книжке упоминалось имя Томэ, и когда меня попросили прочесть лекцию в городе Миякоиодзё, расположенном неподалеку от Тирана, я сделал небольшой крюк, добрался до Тирана, встретился с Томэ и наслушался от нее разных историй. Каждая бесхитростная история этой деревенской старухи была чрезвычайно трогательна. Другой человек придал бы описываемым событиям больше героизма или трагедийности… Ее же повествование о том, как жили и умирали эти юноши, обладало какой-то особенно притягательной красотой. Пока она рассказывала, я размышлял о временах, когда письменности еще не было и повествования о важных событиях передавались из уст в уста.

Томэ выслушивала душераздирающие рассказы тех бойцов, которые помимо воли оставались в живых. Ей и только ей кто-то рассказывал о полученном секретном приказе вылететь утром, кто-то обещал ей погибнуть завтра над южными морями и вернуться обратно в облике столь любимого им светлячка… И на следующий день в назначенное время возле колодца под шпалерой засохшей зимней глицинии она действительно увидела одного-единственного светлячка…

Ее истории поражали воображение. Побольше всего мне запомнился один случай, который произошел в обезлюдевшем Тиране уже после окончания войны.

Однажды вечером Томэ отправилась по какому-то делу в соседнюю деревню. Как в прежние времена, она вновь шагала по дороге, ведущей вдоль изгороди прежнего аэродрома спецназа. Здесь, у этой изгороди, юноши, взявшись за руки, молились перед тем, как отправиться на верную смерть. Было уже поздно. И вот, там, где раньше располагалась казарма, луг, когда-то бывший аэродромом, вдруг — будто кто поджег его — засветился, засверкал бесчисленными огоньками, будто приветствуя ее. Томэ испугалась. Вместе со служанкой из общежития, которая пошла с ней, они сели на корточки посреди поля, взялись за руки и стали молиться. Через какое-то время бесчисленные огоньки стати гаснуть один за другим. Похоже, что молитва этих женщин подействовала… «Было страшно, но очень красиво», — произнесла Томэ с закрытыми глазами — будто воскрешая в памяти то время.

В ранних сумерках, по всему лугу — колеблющиеся огоньки адского пожара погибших на войне безвинных душ… Вряд ли у кого-нибудь найдутся слова, которые смогут вместить в себя все это… После того как Томэ окончила свой рассказ, я увидел, что мой друг, издатель, сидевший рядом, будто окаменел…

В прежние времена я был недисциплинированным водителем. Тогда мне еще не было тридцати. Вместе с моим приятелем мы заезжали в одну гостиницу на полуострове Идзу, а от нее устраивали гонки на время вверх по длинному склону. Или, к примеру, мчались из Токио до виллы друга в Каруидзаве — во время этой бешеной гонки на время приходилось то и дело проскакивать на красный свет.

Разумеется, в то время осуждать меня за пьяное вождение было тоже некому. Помню, как я крепко набрался ночью в баре во втором квартале на Гинзе, а потом поспорил сам с собой, за сколько минут я домчусь до своего дома в Дзуси, — и сорвался с места. Это было то время, когда на шоссе № 2, соединявшем Токио и Иокогаму, еще была разделительная полоса из кустов, и вся дорога была не дорога, а сплошные светофоры. Тем не менее от Гинзы до Дзуси мне удалось домчаться за 42 минуты, что является, как я полагаю, потрясающим рекордом. Следует добавить, что накрапывал дождик. Я тогда ездил на «Royal Lancer» фирмы «Додж», так что мотор у меня был мощный, и на виражах появлялось некоторое волнующее ощущение.