Иерусалим - читать онлайн книгу. Автор: Денис Соболев cтр.№ 79

Мы заверили ее в том, что речь идет о совершенно светской школе, и разговор как-то незаметно перешел на «энергетику», «эзотерику» и «карму».

— Жаль, что столь многие относятся к этому скептически, — сказал я. — Хотя, как мне кажется, в магии есть много и разрушительного.

— Это потому, — сказала она, — что люди не отличают белую магию от черной. Я всегда занимаюсь только белой. От черной, когда я ее чувствую, мне становится физически плохо, тошнит, руки болят, ничего делать не хочется. Это же от характера зависит.

— А что, — спросил я, — черная магия никогда и никому не может помочь по-настоящему?

— Хорошему человеку — нет, — сказала Маша.

Она выпрямилась в кресле, задышала глубже, и ее груди заколебались.

— У меня был учитель, он меня, собственно, и поднял с шестого на восьмой уровень магического потенциала, так он всегда говорил: смотри на направление энергии. Черная магия — это всегда вампиризм, откачка энергии либо у самого человека, либо у его жертвы; это как убийство, только хуже. Или как карма, — продолжила она подумав. — Она ведь тоже бывает и положительная, и отрицательная; но выращивать нужно только положительную или уж освобождаться от нее совсем.

Марголин мрачно посмотрел на меня.

— В рамках нашей программы, — объяснил он, — существует возможность для детей и их родителей поехать на год-два в Штаты или Канаду; но это по желанию, разумеется. Впрочем, вам наверное будет там одиноко. У вас там есть знакомые?

— А у кого нет? — ответила она. Туда же все уезжают. Вон в прошлом году соседка с четвертого этажа уехала.

— Что, так уехала или работу нашла?

— Да какая работа, у нее тут всю энергию выпили; я уж ей свою понемножку отдавала, так — незаметно. А хавер [166] у нее был с такой страшной энергией, что я бы его просто на порог не пустила. Как только люди такое не чувствуют. А как она арабов боялась; хотя как-то ее хавер был арабом. Но это из наших, из Умм эль Фахма [167] .

— А чего именно она боялась? — спросил Марголин.

— Говорила, что боится жить в этой Израиловке. Но, по-моему, просто понимала, что еще одна порча, и ей конец. Говорю же, раньше она арабов не боялась, тусовалась там с ними по-всякому. А теперь никому не пишет, даже мне; а уж сколько я ей своей энергии перекачала.

Я сказал, что у нас на сегодня еще шесть адресов; мы пообещали зайти к ней, на этот раз специально, через пару дней и принести подробные проспекты.

— Ну, мальчики, заходите обязательно, — сказала она уже на пороге. — А если у вас там вдруг порча или какие проблемы, так я обязательно помогу.

Мы попрощались.

— Яснее некуда, — сказал Марголин, — похоже, она что-то такое узнала, что для ее глаз или ушей не было предназначено, и до смерти перепугалась. То ли запугали, то ли сама поняла, что туда лучше не соваться. Вот и сбежала в Канаду и прячется от всех: и от коллег, и от подруг.

— А может ей просто все до лампочки, кроме себя, любимой? — спросил я.

— Ну, разумеется, нет, — ответил Марголин, — с чего это ты взял.

У меня были некоторые сомнения, но я промолчал. Мы вернулись к его «Субару» и, позвякивая на поворотах и рытвинах, двинулись в сторону Иерусалима. Начало темнеть, запахи улеглись, и в тусклом воздухе города обозначилось влажное присутствие ночной прохлады. На тротуарах загорелись фонари, наполнились светом витрины; на перекрестках и автобусных остановках появились стайки девиц со смуглой кожей, чувственными лицами и пустыми глазами. Они были одеты в узкие джинсы по бедрам, тесные юбки и тугие короткие блузки; желтые блики отражались на чуть потной светящейся коже, выпуклых загорелых животах и маленьких колечках, вставленных в пупок. Марголин же, как выяснилось, рассматривал не их, а наших эмигрантов — девушек в мини-юбках, кофточках с вырезом почти до талии и стриженных наголо парней в полуспортивных костюмах.

— Ну и хари тут у них, — сказал он, подумав. — Так все чакры бы и поотрывал.

4

Но мы обнаружили, что находимся в тупике. Еще раз побывали у этой бабы и даже прямым текстом попытались расспросить ее про работу подруги, смерть Рабина и пули.

— Да что-то там такое было, — ответила она равнодушно и снова заговорила о своем ребенке, его нереализованном потенциале и возможности получать от нашего фонда ежемесячную тысячу шекелей.

— Либо она великая актриса, — сказал я потом Марголину, — либо она и правда ничего не знает.

— Либо ей все фиолетово, — сказал он.

— Либо и то, и другое, — подытожил я.

От родителей же пропавшей медсестры нам так и не удалось ничего добиться.

— Мы должны кинуть наживку, — сказал Марголин.

— И как ты собираешься это делать? — спросил я.

— А ты? — ответил он.

— Я, — сказал я, — никак. Но на даче мы всегда прикармливали рыбу кашей еще с вечера. Просто бросали ее в воду, а с восходом приплывали на то же место.

— Замечательная идея, — сказал он, и через несколько дней кинул мне линк на сделанный им сайт. Сайт назывался «В ожидании Истины» и был посвящен, как объяснял подзаголовок, «свидетельствам, гипотезам, вымыслам, домыслам и фантазиям по поводу смерти покойного Ицхака Рабина». Чуть позже он изготовил ивритскую и английскую версии. Нам писали много, с воодушевлением и возмущением, иногда с бранью, но — и это с удивительным постоянством — без всяких доказательств.

Мне же было предписано в качестве компенсации сделать отдельное «сообщество», посвященное той же теме, в рамках большого проекта, называвшегося «Личный дневник». В «Личном дневнике» десятки тысяч людей, именовавших себя «юзерами», что, впрочем вполне им подходило, рассказывали день за днем о том, что произошло в их жизни, о том, что они считали своими переживаниями, мыслями и чувствами. Желающие знакомиться с мыслями тех или иных «юзеров» вносили себя в список их «френдов» — термин, который по некоторому малопонятному недоразумению они переводили как «друзья» — и ежедневно получали сводный лист размышлений и исповедей своих избранников.

— Это прекрасный образ дружбы в нынешнем мире, — сказал Марголин, — но от меня ты не дождешься, чтобы я там что-нибудь открыл.

Моего же «юзера» я назвал «винторогий»; день за днем, прочитывая мысли «друзей» «винторогого», я узнавал о том, как им скучно и не хочется работать, как лень вставать по утрам и куда они ходили вечером, какую музыку переписали у знакомых, что сказала секретарша на работе, что они увидели в своих бесконечных и бесцельных движениях по интернету. Одна девушка, которую я «зафрендил» чуть ли не в первую очередь, по нескольку раз в день писала о том, что ее «никто не любит», а многочисленные респонденты обоего пола ее в этом разубеждали. Поскольку сообщения в «Личном дневнике» назывались «постами», про эту девушку было принято говорить, что она «часто постится». Другая девица постоянно хвасталась деньгами своего мужа и подробно рассказывала о количестве звезд в гостиницах, где они останавливались. Парни же рассуждали о жизни, компьютерах и политике. Помимо создания «винторогого», я открыл «сообщество», посвященное смерти Рабина, и подписал моего зверя на получение всех записей, оставленных в этом сообществе. Впрочем, все эти записи оказывались абсолютно бессодержательными, пока однажды, войдя в это сообщество под псевдонимом «козел отпущения», я не оставил невнятное и туманное сообщение об операции «Лонгинес». Ответы не заставили себя ждать.