Двуликий любовник - читать онлайн книгу. Автор: Хуан Марсе cтр.№ 34

— А вы, оказывается, нахал, сеньор Фанека.

— Я действовал из лучших побуждений, сеньора!

— Да что вы говорите!

— Я не обидел вас?

— Не задавайте идиотских вопросов. — Она села, медленно закинула ногу на ногу и улыбнулась, не глядя на него. — Но больше этого не делайте, тем более в мо­ем доме.

— Вы восхитительная женщина, сеньора Норма.

Она недоверчиво опустила веки.

— Господи! Представляю, что вам обо мне нагово­рил Жоан...

— Он рассказывал, что вы привыкли управлять муж­чинами.

— Звучит как оскорбление. Однако поговорим об этом в другой раз. Вы очень меня развлекли, сеньор Фанека, благодарю вас. — Она встала и протянула ему руку. — Когда я прочту тетради Жоана, я позвоню вам в пансион, и, может быть, у меня появится желание наве­стить вас. Думаю, будет интересно увидеть улицы, где выросли вы и этот чудак, мой муж.

— Великолепно! И когда это произойдет?

— Пока не знаю. А сейчас — уходите.

Она не проводила его, но в саду он почувствовал, что она следит за ним из окна. Особенно обострилось это чувство, когда он подошел к пруду с зеленой водой, где ему снова вспомнилась проворная золотая рыбка, которая выскользнула однажды из рук Мареса и растворилась в пустоте. «Спокойно, Фанека, — прошептал он, — с тобой этого не случится. Мы же знаем, что ей нравится, она любит, когда плебейский язык вылизы­вает ее каталонское тело, опытный язык, горячий и шершавый, как у кота, — вот чего она по-настоящему желает, мы-то ее отлично знаем...»

Ощущая на себе пристальный взгляд из окна, нето­ропливо, изящной походкой он направился по усы­панной гравием дорожке к ограде, где красовался чу­гунный дракон; легкая хромота, одна рука засунута в карман, мужественный и неотразимый, небрежный и элегантный.

12

Кармен вошла в гостиную, держа руки на талии. Ниче­го не касаясь, она ловко огибала невидимые для нее предметы и рассеянно улыбалась. Зрелое послеполу­денное солнце светило в открытое окно, и ее слепые глаза ориентировались на свет.

— Где вы, сеньор Фанека?

— Здесь, у окна.

— Что вы делаете?

— Гляжу на улицу.

Она молча села в кресло-качалку перед выключен­ным телевизором. Было слышно, как бабушка спорит на кухне с сеньором Томасом. Через некоторое время Кармен спросила:

— О чем вы думаете, сеньор Фанека?

— Да так, о ерунде. Вспоминаю, как выглядела эта улица много лет назад, когда я был мальчишкой.

— А как она выглядела?

— Столько всего на ней происходило, и не упом­нишь... Помню только, что не было всех этих светофо­ров и машин, которые торчат здесь день и ночь. Ос­тальное позабыл.

— А я забываю цвета, — вздохнув, сказала девуш­ка. — Знаю, что море синее, дерево зеленое, кровь красная, а как выглядят эти цвета, почти не помню... Иногда я их путаю и представляю себе море черного цвета. Просто ужас.

— Подумаешь, — сказал Фанека, желая утешить ее. — Зато представь себе розового голубя. Как красиво!

— Скоро я забуду, как выглядят цветы. — Она заду­малась и добавила: — Забуду радугу, сеньор Фанека.

Он посмотрел на нее с сочувствием, но быстро на­шелся:

— Да, но заодно ты забудешь кровь и знамена... Нет худа без добра, детка.

— И лица людей начинают стираться, — сказала Кармен.

— Это самое страшное. Почти не помню бабушки­но лицо. Годы идут, и черты людей, которых я знала, за­бываются...

— Может, оно и к лучшему, детка... Столько уродства кругом.

— Только, пожалуйста, не говорите все это бабушке, не хочу огорчать ее.

— Нет конечно, детка.

Кармен покачивалась в кресле, и ее серые глаза час­то моргали, словно она хотела поймать солнечный луч.

— Но, знаете, не все так уж мрачно, — улыбнулась она, оживляясь. — Например, я всегда вижу цветные сны.

— Ну вот видишь! Это же великолепно.

— Поэтому я так люблю спать. И фильмы по телеви­зору, которые вы мне рассказываете, я тоже вижу раз­ноцветными... Вы еще у окна, сеньор Фанека?

— Да, детка, я здесь.

— А что сейчас видно на улице? Пожалуйста, рас­скажите мне, что вы видите?

Он задумался. Улица, которая когда-то казалась ему веселым серпантином над городом, улица-трамплин его детских грез, была пустынна. Мальчишки не игра­ли на мостовой.

— Зеленый кот перебегает улицу, — сказал он нако­нец задумчиво. — Остановился на тротуаре напротив бара и лижет лапу. А розовый голубь прилетел сюда, на окошко и не улетает. Смотрит на тебя, детка.

— Обманщик, — засмеялась девушка.

13

Прошло несколько дней. По утрам Марес играл на ак­кордеоне на Рамбле. После полудня он уходил домой, и под вечер аккуратный и изящный Фанека, отпуская комплименты сеньоре Лоле и Кармен, появлялся в пансионе «Инес». На нем был неизменный коричне­вый полосатый костюм и черная повязка на глазу, ко­торую он носил с гордостью и некоторым вызовом. Примерно через неделю необычайное творение Мареса стало все более и более вытеснять своего создате­ля: с каждым днем Фанека появлялся в пансионе все раньше, сначала — часам к пяти, затем его распорядок постепенно изменился, и наконец он стал возвращать­ся в пансион сразу после обеда.

Марес смутно чувствовал, как день ото дня его соб­ственная личность все больше тускнеет и расплывает­ся. Может быть, главным было то, что и нищий улич­ный музыкант тоже оказался вымышленным персо­нажем и просто был отброшен за ненадобностью: иногда он и двух слов не мог связать по-каталонски, играл на аккордеоне с повязкой на глазу и накладными бакенбардами, и вид у него был отсутствующий. Он объяснял Кушоту, что таким образом внушает прохо­жим больше сочувствия и, кроме того, лучше видит. Временами Кушот слышал, как он говорит сам с собой, обращаясь к себе так, словно он — это не он, а кто-то другой, далекий и чужой, и тон этих бесед всегда был печален: «Жалко этого козла Мареса, ему, того и гляди, снова рога наставят...» Он курил через мундштук деше­вые сигареты, и частенько прихлебывал прямо из бу­тылки «Тио-Пепе». Выглядел он теперь отнюдь не та­ким понурым и забитым, как раньше: он выпрямился, походка его стала твердой и уверенной, в движениях появилась вкрадчивость и кошачья мягкость, в голо­се — чувственность и достоинство. Благодаря всему этому он казался вполне довольным собой и своим но­вым положением; причудливая личина и развязные манеры не слишком его тяготили. Его репертуар тоже изменился: теперь он наигрывал пасодобли и андалусские коплы, которые много лет назад стали популяр­ными в исполнении Империо Архентины и Этрельиты Кастро. На груди у него висел кусок картона, на кото­ром было выведено красным фломастером: