Последние распоряжения - читать онлайн книгу. Автор: Грэм Свифт cтр.№ 28

Ленни останавливается, кашляет и сплевывает. Он глядит вверх, на Винса.

– Теперь небось держится за пакет-то, – говорит он. Мы кое-как ползем дальше, потом Ленни снова останавливается, грудь его ходит, как мехи. Он упирается руками в колени. Похоже, он вот-вот скажет: «Рэйси, иди-ка ты дальше без меня». В уголке рта у него капелька пены. Не хватало еще, чтобы он загнулся в день прощания с Джеком, думаю я. И не только ему это грозит. Я сам тоже не в лучшей форме.

Но он медленно распрямляется. На секунду опирается о мое плечо. Винс глядит вниз. Потом Ленни слегка подталкивает меня кулаком в спину.

– Ну что, выдюжим, Рэйси?

Словно прочел мои мысли.

Мы снова трогаемся в путь, молча, чтобы совсем уж не сбить дыхания. Потом выходим на открытое место и вдруг видим мемориал, точно он ждал нас все это время, – его башня маячит на фоне неба, белая, высокая, хотя основание ее пока скрыто кромкой холма. А посмотреть есть на что. Склон убегает от наших ног вниз, к широкой панораме. Четем переходит в Рочестер, в излучине реки торчат строительные краны, собор похож на большую старую птицу, сидящую в гнезде. Город растянулся по долине реки, а ее изгибы повторяют форму холмистой гряды. Мы видим, как отблескивают окна домов и стекла машин. Солнечные лучи ложатся на бледную траву из-под края облака, и хотя мы еще поднимаемся, нам кажется, что мы вступили в какую-то другую область, где все чище, легче, светлее. Башня мемориала точно притягивает нас к себе. Вернее, не башня, а обелиск – вот правильное слово. Его освещает солнце. Он белый и высокий. Он будто парит в воздухе, потому что мы не видим, где его основание: кажется, что ты идешь к нему, а он отодвигается все дальше. Как и внизу, здесь нет никаких знаков – только жесткая трава, которую волнует ветер, да неровная тропа, и людей нету, одни мы. Словно его построили, а потом забыли. Винс идет первым, Вик за ним. Они приближаются к мемориалу. Кажется, что он вообще не очень-то настоящий, и мы тоже, но тем не менее мы тут, все вместе, на верхушке этого холма. Он похож на порыв к величию, вот на что: это высокий, гордый порыв к величию.

...и предаем тела их морской пучине.

А море бесновалось вокруг, с шипеньем и воем, лед как глазурь на передней палубе, нос то и дело зарывается в волны – казалось, что и врага никакого не надо, стихия справится с нами без всяких бомб и торпед. Бывало и наоборот – оно расстилалось вокруг, широкое и спокойное, как лунное небо над головой, и корабли нашего конвоя тянулись по нему, как утки по озеру. Плавучие гробы. Что хуже, тихое море или бурное? Иногда ты его даже не видел, только чувствовал, как сталь кругом дрожит и качается. Ты шел во флот, чтобы посмотреть на море, но смотреть приходилось в основном на внутренности корабля, которые ходили ходуном, и пахло там не соленой свежестью, а всякой тошнотворной дрянью: машинным маслом, и столовскими объедками, и сырым брезентом, и подшлемниками, эфиром и ромом, кордитом и блевотиной, как будто ты уже очутился там, где мог очутиться в любую минуту и насовсем – в гигантском дышащем чреве бездонного океана.

Он склонился надо мной – я знал, он надеется, что я сплю, но глаза мои были открыты и я сказал: «Дед умер, да?» Потому что я знал. Его щека была холодной от сырого морского воздуха, а волосы влажными, но от него еще пахло больницей, пахло дедом. Это было не так уж необычно, его кожа часто пахла кожей других, мертвых людей, и тебе невольно думалось, что раз он всю жизнь этим занимается и дед занимался, то, может, ему не так плохо, когда дед сам...

«Да, умер», – сказал он. Я знал, что он не хотел говорить об этом до утра. Я мог бы прикинуться спящим, ради него. А теперь ему придется скоро оставить меня одного на всю ночь – здесь, в этой странной комнате, где дождь барабанит в окно, наедине с мыслями об умершем деде. Но я хотел, чтобы он знал: я справлюсь, я это перенесу. Как тогда, когда он рассказал мне о своей профессии. Он кладет людей в ящики, потому что люди умирают. Но теперь это были не люди, это был дед.

«Ты его сам приберешь?» – спросил я.

«Конечно, – ответил он. И наклонился надо мной. Потом сказал: – Ну, спи. Баюшки-баю».

Дождь сыпал в стекло будто хвойными иглами, свистел ветер. Наверное, когда дед умирал, тоже лило – дождь зарядил с утра. Однако вряд ли дед знал об этом, вряд ли его интересовало, какая на дворе погода. Солнечно там или сыро, холодно или тепло. И можно ли увидеть море, а его можно было увидеть, если подойти к большому окну в конце палаты, – гладкое и блестящее либо серое, подернутое рябью. Только дед не мог.

Ведь потому они и перебрались сюда, дед и бабушка, – чтобы быть поближе к морю. На юг, в Бексхилл. Людей всегда тянет к морю, если им уже недолго...

В такие ночи часто лежишь и думаешь о тех, кто в море, и как тебе уютно, тепло и хорошо, и как тем, кто в море, наверно, хочется, чтобы им тоже было тепло и хорошо, но дед больше не думал об этом, для него все кончилось.

Я слышал внизу их разговор – не слова, а одни голоса. И позже, проснувшись ночью, слышал, что и они не спят. Хотя голосов слышно не было, только ветер да дождь, я все равно слышал, что они не спят. Я слышал, как мы все лежим без сна в этом темном, сотрясаемом бурей доме, так что каждый из нас похож на деда, лежавшего без сна в той странной палате, среди множества других людей, но одинокого, как и все эти другие люди, – и мы в этом доме все вместе, но на самом деле одни, каждый в своей кровати, укрытый, как всех нас укроют когда-нибудь потом в последний раз.

Мы Таккеры, мы укрываем мертвых. Вот чем мы зарабатываем на хлеб. Укладываем мертвецов в ящики.

Гражданская специальность: служащий похоронного бюро.

На корабле об этом, понятно, сразу прознали: шила в мешке не утаишь. «Эй, браток, а у нас на борту свой могильщик». Как в школе на перемене: «Мы знаем, чем занимается твой папка», хотя тогда я ни одного трупа в глаза не видел, ни в море не бывал, ни на войне. Вертись как хочешь, но лучше с Таккером вахту не нести и в пожарный наряд не ходить. Словно кто-нибудь может обмануть судьбу.

Мне хотелось сказать: я знаю об этом, не то чтобы много, но знаю, чего вы боитесь. Я не слишком здорово разбираюсь в кораблях, пеленгах, сигналах и позывных, не больше, чем любой четемский рядовой после двухмесячных курсов. Зато я кое-что знаю о мертвецах, о мертвых людях, и знаю, что море всегда вокруг нас. Даже на суше мы все равно что в море, даже на этом холме, высоко над Четемом, где я могу прочесть имена. Каждый в своей каюте, и всех потихоньку несет к смерти.

Плавучие гробы.

Так вот, когда в «Лотиан» угодил снаряд, в носовую часть, я был там в пожарной команде, но меня послали на корму за дополнительными шлангами, а потом прилетел второй снаряд и убил Демпси, и Ричардса, и Стоуна, и Маклауда – тогда я почувствовал, острее других, боль уцелевшего. Ведь Таккер-то уцелел, обратите внимание. А вот Демпси и Ричарде – нет. Как будто можно перехитрить судьбу.

Он сказал, что принуждать меня не станет, я сам должен выбрать свой жизненный путь. Пускай он и дед занимались этим – династия еще не все. Только не надо решать, если ничего не знаешь и не видел, не надо отказываться от профессии из-за необоснованных страхов. Тогда я сказал: ладно, можешь меня испытать. И он показал, объяснил мне все, и я увидел, что на самом-то деле бояться нечего, в этом нет ничего страшного. Наоборот, ты даже становишься спокойнее, уверенней в себе. Мне было четырнадцать, и мы были в комнате вдвоем. Точнее, втроем. И после этого я сказал: «Хорошо, я согласен». Твоя жизнь спланирована за тебя, выбор сделан. А потом уже поздно было принимать всякие дурацкие решения наперекор – к примеру, удирать в море.