Свет дня - читать онлайн книгу. Автор: Грэм Свифт cтр.№ 55

И, разумеется, она без всякой практики, без тренировки (чем тоже наверняка озадачила Марша) безошибочно нашла точку — ту самую, единственную. Не целясь, не примеряясь — без промаха, даже ребро не задела. Что-то берет над нами власть. Что-то словно вело ее руку.

Да, она это сделала. Схватила нож. Это случилось. Ни она не могла заранее знать, ни он. Этого никогда не знаешь. Пятилетняя девочка в ателье моего отца, у вазы с цветами.

Сколько улыбок он выманил за все эти годы…

Говоря это, она сама улыбалась. Вот какую память он по себе оставил: горы улыбок, жизнь, полная улыбок. Хотя, конечно, это был его хлеб, его заработок, и половина из этих улыбок были ненастоящие: фокус-покус, секунда — и все. Его профессиональная задача: добыть улыбку вопреки любому настроению, нежеланию, сопротивлению. И так она теперь и останется, черно-бело-глянцевая и вечная, как будто она и есть истина.

Но у моей матери улыбка была неподдельной и постоянной, не имеющей ничего общего с фотоаппаратом (хотя именно с него все началось однажды летом в Бродстэрсе). Он умел заставить ее улыбнуться — этого она не могла отрицать. Надо же, даже сейчас, когда его нет.

Скамейка. Смогу я ей с этим помочь? Его имя, а потом, когда придет время, — и ее. Независимо от того, что она теперь знает.

Конечно, я обещал. Обещал и сделал. Одно имя и другое, с не таким уж большим, как выяснилось, интервалом — я еще служил тогда в полиции.

Можно хоть сейчас отправиться в Чизлхерст-коммон и посидеть там на скамейке с именами Джейн и Фрэнка Уэббов, поставленной их сыном Джорджем, бывшим полицейским, чье имя там не значится.

Хотя прошло больше десяти лет, древесина сохранилась хорошо — добротный тик, резные буквы. Но когда придет время, я позабочусь, чтобы скамейку заменили. То же место, точная копия.

Сара, конечно, все это знает. Я изложил письменно. Моя домашняя работа.

Но я утаил от Сары — не знаю почему, ведь в этом вся соль истории, — что в жизни и даже в смерти моего отца была другая женщина, которую он, должно быть, любил — иначе разве произнес бы ее имя, умирая?

Я утаил это от Сары, как утаил от матери, что много лет об этом знаю.

Я написал Саре только про скамейку.

«Поможешь мне с этим?»

После его смерти прошло всего недели две.

«Ну конечно».

«Спасибо тебе, Джордж…»

А потом она рассказала мне (я не знал), как папа впервые взял в руки фотоаппарат — до того как стал этим зарабатывать, до того как сделался пляжным фотографом и начал снимать гуляющих в выходные дни девушек.

Это было в армии. Когда он приехал в Германию, война только-только кончилась.

«Перемещенные лица», — сказала она.

Ему дали фотоаппарат и объяснили, как снимать. Он должен был делать снимки перемещенных лиц для досье — да, в точности как в полиции. В беженцах и узниках концлагерей не было недостатка.

«Это была его работа, — сказала она. — Сотни и сотни перемещенных лиц. Кто-то должен был это делать. И нельзя было им сказать: „Улыбочка!“»

«Перебери все случаи, — говорил Чарли Роз, — когда люди покупают цветы…»

Что ж, одним из случаев стали похороны моего отца. Другим — матери.

Можно даже в тюрьму послать цветы — из определенного магазина.

«Перебери все случаи, и поймешь…»

Всего-навсего одна из дежурных фраз, которые он повторял всем и каждому. Большой, толстый мужчина, зарабатывавший на жизнь цветочками.

Другая вот какая: «Я два умных поступка совершил в жизни, и второй был — открыть цветочный магазин». Тут он бросал на тебя острый взгляд, намекая, что твоя очередь подать реплику. Но даже если ты не реагировал, он продолжал: «Что — хотите знать, какой первый?» Волей-неволей приходилось ему подыгрывать — мол, очень хочу. «А вы на нее смотрите, — говорил он. — Вот мой первый умный поступок». И он кивал на свою жену, на Кэти Роз.

Рита сказала — хватит, так дальше идти не может. Кончай этот дурдом! Кончай ради себя же самого!

Вот уж кто не смягчает, не разводит церемоний. Открыла мою дверь без стука, ворвалась — налет, да и только. И я вспомнил про ее мужа в том доме, за той дверью — про мужа, которого я в глаза не видел. Рита явилась к нему сказать, что она о нем думает. А теперь, похоже, моя очередь.

«Очнись, Джордж, ну очнись, ты же взрослый человек, чтоб тебя!»

Кто-то же должен меня вразумить. Так дальше идти не может.

Но это шло и шло — год уже шло к тому времени. Она влетела ко мне наутро после моей первой поездки в Патни-вейл. Первая годовщина. Я об этом ей не сказал, но она и так знала. Одна из дат в ее календарике. Сказал только, что уезжаю, что меня не будет всю первую половину дня. Но ей, может, больше и не надо было, чтобы понять. Может, смотрела (и тогда, и сегодня), как я иду через улицу в цветочный магазин Джексона.

В тот день смолчала, как и сегодня утром. Прикусила язык, ждала. Ее знак уважения — через силу. Может быть.

Зато теперь…

А я, как дурак, раскололся, сказал ей все, когда вернулся. Словно подумал, что она так и так меня засекла. Словно подумал, что она была там, выследила меня, ездила за мной в Патни-вейл, видела меня на месте преступления.

Я в первый раз тогда провинился, и с ее стороны это было только предостережение — жесткое предостережение. Все, пора кончать!

«Цветы! Рехнуться можно. Дурдом. Мало ему этих идиотских свиданий. Цветы — на его могилу от ее имени!»

Цветы, между прочим, были в то утро и в моем кабинете. «Цветы для офиса». Желтые хризантемы в вазе.

Должно быть, так она положила, так рассчитала: подождать до утра. А там уж начистоту, всю правду. Если время само по себе, год целый, не подействовало — надо ему сказать. Надо этого идиота встряхнуть как следует.

Может быть — последний шанс для нее. И для идиота, может быть, тоже.

Она, наверно, собиралась с духом, разглаживала юбку, решалась.

Теперь я понимаю, что это не был совсем уж неуправляемый взрыв. Все ради меня же самого. Лицо пылало (выглядела — залюбуешься), но глаза светились прохладнее и ровнее. Думаю, она считала, что я просто-напросто впадаю в уныние — в жалкое, глухое, тяжелое уныние. И не хотела этого допускать, искренне не хотела ради меня.

«Скинь это с себя, Джордж».

И, наверно, она понимала: все или ничего. Храбрая! Это могло обернуться против нее. Все ее залпы. Если не получится, если я не скину это с себя, что ей останется? Одно уныние.

«Ну как ты не видишь? Год. А сколько их еще? Ты даже не знаешь. Пойми, тут глухо. Без толку. Пустой след».