— Какими событиями? — уставилась я на нее.
— За разными, — нахмурилась она, — это сложно объяснить, так что не мешай.
— Но ты же испортила газету. — Я помахала перед ней разделом местных новостей, просунув пальцы в прорези. — Дай посмотреть, что ты вырезала.
— Погоди, я все это вклею в альбом. — Она постучала черно-белой стопкой о стол, выравнивая ее края.
Я облокотилась о стол и стала разглядывать стопку, выхватывая заголовки: «Облава в общежитии Сесил Г. Давенпорт увенчалась десятью арестами», «Вооруженное ограбление рынка Дулиттл», «Воришка в „Кей-Марте“ клянется, что все четыре сумки — его собственные», «Десять машин столкнулись на шоссе № 65. Один человек погиб, трое ранены».
— Странный выбор, Элинор, — сказала я.
— Вовсе нет! — Лицо у нее так и вспыхнуло. — Я слежу за тенденцией? В преступном мире, как и в мире моды, есть свои тенденции?
Я и забыла ее привычку возвышать голос в конце предложения, превращая любую фразу в вопрос. Изумленно качая головой, я старалась переварить ее слова.
— Но почему бы тебе не следить за тенденциями в кулинарном мире?
— А почему бы тебе не заткнуться? — Она свирепо глянула на меня. — Можно подумать, все остальные в этом доме без закидонов.
Тут за моей спиной раздался телефонный звонок, и я кинулась к аппарату, расплескав свой кофе.
— Алло, — выговорила я, едва шевеля губами. Препирательство с Элинор основательно взвинтило меня.
— Ну у тебя и голос, — хмыкнул Сэм. (Не «Привет», не «Как я соскучился», а «Ну у тебя и голос»!)
— А что? — Я улыбнулась и оперлась о кухонный стол, не сводя глаз с Элинор и ее вырезок. Она сердито покосилась на меня и ринулась прочь из комнаты.
— Как там Джо-Нелл? — спросил Сэм.
— По счастливой случайности жива. У нее был разрыв селезенки, и бегать ей пока что рано, но она поправится. Выглядит совсем неплохо. Медсестры говорят, что через пару дней ее переведут из реанимации в обычную палату.
— Отличные новости! Так когда ты вернешься?
— Скоро. — Я машинально теребила телефонный кабель, наматывая его на запястье. — А как дела на побережье?
— Здесь-то? У нас все тихо-мирно. После твоего отъезда приплыли еще пятнадцать новых самок. — Он помолчал. — Завтра я думаю съездить в Санта-Росалию и пообедать в «Лас Брисас».
— С Ниной? — Я даже затаила дыхание. Когда мы с Сэмом живем в Нижней Калифорнии, поездка в «Лас Брисас» становится чем-то вроде ритуала.
— Ага, — ответил он.
— Ясно. — Мне стало очень грустно. Я даже закусила губу, чтобы не крикнуть: «Так нечестно!»
— Вообще-то я хотел понырять в Мулеге, но Нина соскучилась по мексиканской кухне. Так что планы изменились.
— Должно быть, она умеет убеждать, — сказала я, пытаясь прикинуть, где он сейчас ночует. Я представляла его то в отеле «Мирабель», где между ним и Ниной шесть гостиничных номеров да дворик с опунциями, то на названной в мою честь лодке, где между ними всего-навсего легкое летнее одеяльце.
— Не знаю, но мы скоро вернемся. Надеюсь только, что ни одна из самок за это время не разродится.
— Да уж, это было бы ужасно, — процедила я. Это стало бы притчей во языцех, если бы за время их с Ниной поездки в Санта-Росалию все самки дружно разродились. Убитые горем, они бы сняли номер в «Ла Пинта Герреро-Негро», один из двадцати девяти номеров в колониальном стиле с окнами на пляж и стенами, увешанными какой-то мексиканской мазней. От их бурного соития картины застучали бы о стены, и портье пришлось бы позвонить им в номер с просьбой: «Por favor, señor
[15]
, нельзя ли чуть потише?» А Сэм бы ответил: «Perdóneme
[16]
, но дама, наоборот, просит побыстрее».
От этих мыслей у меня защипало глаза. Мое воображение немилосердно жестоко ко мне. В итоге я пробормотала:
— Надеюсь, вам будет весело.
И тут же закусила палец, чтоб не разрыдаться. Я так вцепилась в телефонный провод, словно надеялась ощутить, как по нему бежит голос Сэма.
— Я бы предпочел быть рядом с тобой, — сказал он.
«Так что ж ты остался?!» — едва не выпалила я. Разлука была для нас чем-то совершенно небывалым. Все эти годы мы никогда не расставались, если не считать того короткого эпизода, когда Сэм потерял голову от художницы-лактовегетарианки. Я вспомнила нашу с ним первую зиму на полуострове. Мы тогда отправились в Пунта-Приету и заночевали в палатке. Спать мешали дыхание китов, тявканье койотов и неумолчный лягушачий хор. Но я просто влюбилась в Сан-Игнасио, в его пруды, рощи финиковых пальм и заросли дикого винограда. Обучая меня определять местонахождение кита, Сэм показывал, как наблюдать за водой. Даже если кита не видно, есть целый ряд безошибочных признаков его присутствия. Во-первых, надо прислушиваться к «хлопкам», возникающим от контакта горячего дыхания кита с холодным морским воздухом. При каждом выдохе раздается похожее на взрыв «у-уш», от которого вечером становится не по себе. Во-вторых, нужно искать нечто вроде масляных пленок, возникающих на воде от работы хвостовых плавников. Но теперь я старалась припомнить, не замечала ли каких-либо примет, проясняющих отношения Сэма и Нины. Все это меня страшно расстроило.
Спустя минуту он произнес:
— Фредди, ты что-то не особо разговорчива.
— А о чем мне говорить?
— Ты что, сердишься?
— Я? С чего бы вдруг? — Я рассмеялась. — Ты ведь всего-навсего идешь на ужин со своей белобрысой ассистенткой. Чего тут сердиться?
Теперь настала его очередь помолчать.
— Это всего лишь ужин, — сказал он.
— Всего лишь! — передразнила его я.
— Я могу не ехать, если тебя это так злит.
— Нет, что ты! Развлекайся. — Я снова закусила большой палец.
— Но это же не свидание.
— Разумеется, нет.
И мы продолжили молчать в трубку, думая каждый о своем. Тут мне пришло в голову, насколько глупо вести подобный разговор по междугородней связи. Пока я подыскивала, что сказать, Сэм кашлянул, прочищая горло. Мне пришлось сдержаться, чтоб не спросить, не простыл ли он.
— Позавчера рядом с островом Нативидад я не видела никакой акулы, — сказала я исповедальным тоном, — там был кит.
— Серый?
— Да.
Последовала длинная пауза.
— Он задел тебя?
— Нет, просто ударил хвостом по воде, и меня откинуло волной.
— Но я не видел завихрения.
— Возможно, ты не смотрел на воду.