Малькольм - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Парди cтр.№ 46

— Двадцать лет еще не прошло! — прокричал он и упал назад, так и не увидев ее.

К утру мадам Жерар услышала, что Мельба вышла из дома, а потом зарычал мотор ее даймлера.

Мадам Жерар подошла к окну, чтобы разглядеть, сидит ли слуга-кубинец вместе с Мельбой, но в темноте не было видно ничего.

Она вернулась к постели Малькольма и положила Руку ему на щеку.

— Принц! — позвала она, почувствовав ледяной холод щеки.

Она сразу поняла, что пропустила его последнюю минуту: короткая жизнь Малькольма была окончена.

Поскольку Мельба не вернулась ни в тот день, ни на следующий (мадам Жерар больше не пришлось с ней увидеться), мадам Жерар сама взяла на себя хлопоты по похоронной церемонии.

Цветоводы города еще много лет обсуждали погребальные траты мадам Жерар. Например, она заказала — хотя и не смогла получить целиком — четверть тонны роз и столько же фиалок, с тем чтобы последние часы Малькольма на земле прошли в оранжерейной сладости и листве.

Одна из цветочных композиций, по всей видимости, должна была изображать подобие скамьи.

Мадам Жерар, тем не менее, никому не сообщила о похоронах. Они были совершенно частными: представление по королевскому указу, в котором она была единственным зрителем.

Она была крайне раздосадована, почти уничтожена тем, что невдалеке стояла фабрика по производству кетчупа, и, поскольку сезон кетчупа был в разгаре, жженый сахаринный запах томатов отчаянно сражался с эфемерным ароматом фиалок и роз.

Кони с черными плюмажами по европейской традиции доставили покойника к небольшому частному кладбищу, купленному для такого случая самой мадам Жерар. Живущего поблизости молодого военного попросили исполнить соло на трубе, что он и сделал похвально.

Единственным недостатком церемонии были многократные настоятельные заявления местного коронера и гробовщика — позже, говорят, от них откупились — что покойника никакого нет и никто не был похоронен.

Таким образом, доказательством тому, что Малькольм умер и погребен, была одна лишь мадам Жерар, и со временем ее история стала изобиловать умолчаниями.

Все же никто не мог отрицать, что церемония состоялась, и что гроб был опущен в особую яму, и что мадам Жерар присутствовала при этом.

Когда церемония окончилась, мадам Жерар увидела, как по деревенской пыльной дороге приближается пешком не кто иной, как Жерар Жерар.

Они обменялись взглядами, но не заговорили. Кратко посмотрев на свежевырытую могилу, Жерар Жерар проводил бывшую жену в гостиницу, а потом, после долгого молчания, прерываемого лишь звяканьем ложечек в кофе, извинившись, вернулся в город.

Мадам Жерар в любом случае давно простила Жерара Жерара. Она не отдала ни своего титула, ни имени, и продолжала быть самой действенной движущей силой своего общества.

Она осталась в деревне до следующего утра просматривать бумаги Малькольма и взяла из них сколько могла под свою опеку.

С того дня могила Малькольма, никак не отмеченная, иначе как камнем с его именем, приходила в полный упадок, хотя — поскольку кладбище было приобретено в вечное владение — вероятно, его остатки (если только они там), так и будут покоиться в этом месте все дни, которые отведены земле и миру.

Несколько лет спустя после этих событий мистера Кокса осенила вторая улыбка фортуны: он нашел другого молодого человека, — правда, несколько старше Малькольма — который стал его учеником и прошел по двадцати пяти адресам. Наконец, к удивлению и даже зависти мистера Кокса, юноша увлекся всесторонним изучением астрологии и полностью затмил своего хозяина.

Кермит через две недели после смерти Малькольма встретил юную, хотя и отошедшую от дел, и очень состоятельную кинозвезду, которая немедленно была пленена лилипутом, и их поженили с несколько нарочитой помпой в пригороде Сан-Франциско.

Элоиза Брейс была награждена пожизненной пенсией от анонимного дарителя (почти наверняка, от Жерара Жерара) и могла теперь посвятить все дни живописи, но, как многие считают, неожиданная прочность в делах разрушила последние следы ее таланта, и они с мужем все больше и больше занимались программой социального обустройства для местных общин.

Эстель Бланк стал успешным антрепренером маленькой оперной труппы, которая ставила отрывки из лучших современных опер, а Кора Налди выступала там постоянной приглашенной звездой.

Жерар Жерар со временем стал отцом шести мальчиков: это воплотило его смутное притязание и страсть, которую он подсознательно преследовал всегда: основать династию, увековечивающую его имя.

Мадам Жерар стала постоянной компаньонкой молодого итальянского биохимика, который делил с ней Замок и желал жениться на ней, но она отказывалась терять «титул», как она по-прежнему называла свое имя. Ее связь с итальянцем, превратившаяся в постоянную, привела к тому, что она полностью простилась с алкоголем.

Мельба вышла замуж в Юкатане за Хелиодоро, слугу-кубинца, с которым она исчезла незадолго до смерти Малькольма. Ко всеобщему удивлению, она оказалась вполне довольна и счастлива с ним и оставалась его женой более пяти лет. Голос у нее при этом пропал, и она больше не дает публичных выступлений.

Через год после предполагаемой смерти Малькольма появился довольно убедительный слух, что он опять жив и фаворитствует в кругах гораздо более высоких, чем консистория Кокса-Жерара-Брейс, но слух этот, в конечном счете, остался неподтвержденным.

После того, как слух о Малькольме угас, все почувствовали с удивлением, насколько о нем забыли за это время, и насколько он перестал быть темой всеобщих пересудов.

Мадам Жерар никогда не упоминала о Малькольме (на деле ей некому было о нем упоминать, поскольку ее новые друзья, вроде биохимика-итальянца, никогда о нем не слышали), но она продолжала читать с интересом и удивлением три сотни рукописных страниц, оставленных Малькольмом на английском и французском: его «беседы» с друзьями. И хотя эти страницы иногда писались в бреду и всегда в жару лихорадки, они непрестанно удерживали ее внимание, и она жалела, что он не прожил довольно, чтобы записать все беседы, которые он вел со всеми людьми, которых встречал.

Я впервые услышал о Джеймсе Парди примерно полвека назад одним ясным весенним лондонским днем. Эдит Ситвелл [1] пригласила меня на обед. Мы пили мартини, пока она добавляла последние штрихи к своему письму в лондонскую «Таймс». Роман Д. Г. Лоуренса «Любовник леди Чаттерлей» обвиняли в непристойности. Хотя Эдит и недолюбливала Лоуренса за карикатурное, как ей казалось, изображение ее брата, сэра Осберта, в этом романе, — когда алкоголь оказал на нас обычное действие, я смело заверил ее, что оскорбительная книга на самом деле была сочинением не Лоуренса, а Трумена Капоте. Глаза с красными веками на длинном готическом лице сузились: «Но даты не сходятся». «Капоте, — ответил я, — уже за девяносто». Она удовлетворенно вздохнула: «Этим и объясняется его ужасающий стиль». Она начала писать редактору «Таймс»: «Дорогой сэр, я — маленькая девочка семидесяти двух лет от роду, и заявляю в качестве высшего литературного авторитета…»