Доклад Юкио Мисимы императору - читать онлайн книгу. Автор: Ричард Аппигнанези cтр.№ 106

– Вы положили меня рядом с трупом! – возмущенно воскликнул я.

И это было правдой – у стены лежало завернутое в белый саван мертвое тело.

– Не беспокойтесь, сэр, – промолвил доктор Чэттерджи, закуривая биди. – Его сейчас отправят в плавание вниз по реке.

– Разве это по-христиански?

– А при чем здесь христианство?

– Я видел, как вы совершали вчера вечером заупокойную службу в этом доме.

– Неужели? – Доктор Чэттерджи улыбнулся. – Мне запрещено служить мессы. Кроме того, по этому умершему нельзя совершать заупокойную службу. Он умер плохой смертью. Именно потому его не кремируют, а опускают в реку.

– Так это прокаженный?

Доктор Чэттерджи подошел к трупу и откинул край покрывала с его лица.

– Посмотрите сами, какую смерть выбрал этот человек.

Я поднялся на ноги и подошел к носилкам. На горле трупа чернела глубокая рана. Почуяв сладковатый тошнотворный запах запекшейся крови, над мертвым телом закружились мухи.

– Когда этому человеку сказали, что у него проказа, он пришел в отчаяние и – чик! – перерезал себе горло, – сообщил доктор Чэттерджи и провел ногтем большого пальца по своей шее.

Самоубийцей был юноша, почти мальчик. Бледное лицо отливало синевой, на губах застыла отвратительная усмешка – он как будто оскалился, сжав зубы, и на деснах выступила кровь. Но даже на этом обезображенном предсмертной агонией, тронутом тлением лице все еще проступали тонкие черты. Я узнал его и, потрясенный, снова опустился на тюфяк.

– Шива, – произнес я.

Доктор Чэттерджи бросил на меня удивленный взгляд и, зажав сигарету в зубах, снова закрыл лицо умершего белой тканью.

– Вы назвали его Шивой? – спросил он.

– Да, мне трудно все это объяснить… – пробормотал я, чувствуя, что у меня пересохло во рту. – А когда он совершил самоубийство?

– Три дня назад.

– Значит, в день моего приезда в Бенарес?

– Да.

Я попытался подсчитать, сколько раз за это время я видел мертвого мальчика в городе. Четыре или пять? Впрочем, какое это имело значение? Главное, что я действительно встречал его. Зрение не могло обмануть меня.

Некоторое время мы с доктором Чэттерджи молча смотрели друг на друга. Может быть, он знал, что творилось в моей душе? А что означала моя сегодняшняя встреча с мертвым мальчиком? Были ли это галлюцинации? Мой говорливый, всегда готовый пуститься в разъяснения гид на сей раз молчал. Я вдруг вспомнил слова доктора Чэттерджи о том, что дух агори может путешествовать по миру. Я попытался представить себе такую картину: дядя доктора Чэттерджи сидит на трупе мальчика и совершает обряд, дающий агори власть над духом умершего.

Кровь! Я вдруг вспомнил, что на моем теле должны быть пятна крови. Подняв хлопчатобумажную рубашку, я взглянул на свой живот, но не увидел ничего, кроме выступивших от ужаса капель холодного пота.

– Мы искупали вас после приступа рвоты, – сказал доктор Чэттерджи.

Услышав его слова, я почему-то засмеялся.

В хижину тем временем вошли двое носильщиков, вслед за ними с безумными воплями вбежала хозяйка борделя Матрика. Она упала на труп, пытаясь помешать носильщикам вынести мертвое тело из дома.

– Это ее сын, единственный сын, понимаете? – промолвил доктор Чэттерджи. – Он покончил с собой три дня назад в ее заведении, и она не позволяла вынести тело оттуда. В конце концов махант вынужден был вмешаться в это дело лично. Вчера вечером он ездил в Дал-Манди, чтобы убедить Матрику отдать тело сына.

– Мы видели, как вчера вечером он выходил из джипа. Значит, в машине было тело мальчика?

Доктор Чэттерджи кивнул.

Похоронная процессия направилась к реке. Время от времени Матрика пыталась помешать носильщикам. При дневном свете я явственно видел симптомы проказы, которые не замечал вчера вечером. Лица и тела участников процессии были обезображены бо-лезнью. Самоубийство казалось мне намного предпочтительней жизни прокаженного.

Наконец мы спустились к воде. Тело мальчика положили в узкую лодку, к которой был привязан длинный канат. Двое прокаженных, войдя в лодку, оттолкнули ее шестами от берега. Остальные участники процессии держали канат, чтобы суденышко не снесло вниз по течению.

– Здесь очень опасное течение, – сказал доктор Чэттерджи. – Заходить далеко от берега не рекомендуется.

– Я знаю.

Матрика молча наблюдала за тем, как лодка удаляется от берега. В пятидесяти футах, когда канат натянулся до предела, суденышко остановилось. Один из прокаженных уперся длинным шестом в дно, а другой столкнул труп с носилок в воду, и его подхватило течение. Издав душераздирающий вопль, Матрика вырвалась из рук державших ее женщин и бросилась к реке. Поскользнувшись, она потеряла по дороге сандалию. Через несколько мгновений Матрика уже стояла по пояс в воде, подол ее зеленого сари распластался по поверхности вокруг нее, словно лепестки лилии. Она снова поскользнулась и упала в воду.

– Неужели никто даже не попытается помочь ей?! – воскликнул я.

– Не надо паниковать, – спокойно сказал доктор Чэттерджи и снова закурил сигарету биди. – Лодочники позаботятся о ней на обратном пути.

Я сделал шаг по направлению к реке, однако доктор Чэттерджи остановил меня:

– Не волнуйтесь, сэр. Посмотрите!

Я взглянул на Матрику. Словно покрытая патиной бронзовая Венера, она, держась за натянутый канат, выходила из воды, кашляя и тяжело дыша. Наклонившись, она подобрала с земли свою сандалию и замахнулась ею на тех, кто хотел помочь ей взобраться на косогор.

Вглядевшись в промокшую насквозь женщину, я вспомнил день, когда впервые увидел ее во дворе дома доктора Чэттерджи. Тогда мне казалось, что предо мной явилась одновременно богиня Кали и Иаиль. Проходя мимо меня, Матрика остановилась и бросила мне:

– Кор.

– Вор, – перевел мне на ухо мой гид. – Она сказала «вор».

Измена

Лимоны стоят в полном цвету. Воспетые Гёте цветки лимона, которые напоминали ему Италию, приветствовали меня на земле Греции. Я удивился, узнав, что деревья лимона колючие. Я хотел вдохнуть аромат цветков и неожиданно укололся. До сих пор у меня немного болит палец. Увы, мою физическую слабость никак не назовешь поэтичной!

Пасхальные звоны отзываются эхом в синем, похожем на металлическое, небе. Благовест византийских колоколов напоминает о доме, о наших буддийских храмах.

Я пишу, сидя в кафе неподалеку от Акрополя. Передо мной блюдо из осьминога и бутылка бренди «Метакса». Впрочем, у меня и без спиртного голова идет кругом. Афины – удручающе провинциальный балканский город. Но надо мной возвышается Акрополь, руины которого являются свидетельством духовного превосходства прошлого над нашим временем. Мне снова кажется, что я нахожусь дома и взираю на окутанную туманами гору Фудзи, которая была свидетельницей легендарной эпохи героев, такой далекой и одновременно близкой. У меня такое чувство, что здесь, в Афинах, заканчивается Европа и начинается Восток.