Щепотка перца в манной каше - читать онлайн книгу. Автор: Аркадий Шугаев cтр.№ 4

— …Чтобы изучить все кости черепа, нужно отпилить у трупа голову, долго вываривать ее, затем отделить мягкие ткани и разобрать черепную коробку на составляющие, — изрек лектор.

Я представил себе бульон из человеческой головы, меня замутило. Пришлось выйти из аудитории — покурить. В коридоре уже стоял один человек — Вова Завгородний, оказавшийся страстным поклонником табакокурения. Когда одна сигарета заканчивалась, он тут же прикуривал от нее следующую. Это называется курить без спичек. Пальцы у Володи были желтые от никотина.

— Володя, а не выпить ли нам водки? — вопросительно посмотрел я на него.

— Денег нет, — горестно ответил будущий врач.

— У меня есть немного, на бутылку хватит.

— Я тоже вкладываюсь, — добавил неожиданно подошедший Ничко.

— Я в общаге пока один комнату занимаю, можно у меня выпить, — предложил Вова.

— Ну, вот и славно! — обрадовались мы.

Общага находилась недалеко от института и мы, проигнорировав оставшиеся занятия, отправились в гости к Завгороднему.

Общежитие охранял суровый пожилой человек, похожий на отставного палача. Это был вахтер Федор Филиппович, здесь его называли — Федор Полипыч, потому что он всегда пил на халяву. Полипыч точно знал, где, кто, когда в общаге планирует пьянку и всегда оказывался в нужное время в нужном месте. Он прилипал к счастливым обладателям алкоголя, как полип к субстрату, отсюда и прозвище. Отказывать вахтеру в выпивке было рискованно: Полипыч вдохновенно стучал в деканат и местное отделение милиции.

Володя подмигнул вахтеру, мол, все в порядке, Полипыч, не волнуйся, твоя доля будет учтена.

Судя по обстановке в Володиной комнате, он был аскетом. Меблировано жилище было скудно. В комнате стояли две железные кровати и тумбочка. Придвинув кровати, мы уселись на них, тумбочка послужила столом, на который мы выставили бутылку водки и разложили разнообразную закуску — хлеб, ливерную колбасу, репчатый лук.

Немного выпив, разговорились. Коля Ничко оказался петербуржцем, причем с Гражданки, как и я. Володя же прибыл в Питер из Псковской области. Родной его город назывался Дно. Мне очень понравилось это странное для населенного пункта название.

— Вова, когда станешь мэром своего города, советую тебе добавить к его наименованию еще одно слово, — сказал я.

— Какое же? — Володя явно заинтересовался.

— Золотое Дно звучит намного солиднее.

— А рядом построй город-спутник, и назови его Двойное Дно, — добавил Ничко.

— Я подумаю над этим, — ответил нам Завгородний и разлил в стопки алкоголь.

В комнату зашла Володина соседка. За солью. Как потом выяснилось, мы оба — я и Инга, как ее звали, одновременно почувствовали: это судьба.

«Это судьба» — так пишут в романах, но жизнь порой очень смахивает на роман.

* * *

Инга была рослой, семнадцатилетней девушкой с шикарными каштановыми волосами, она еще не приобрела серого оттенка кожи, характерного для жителей нашего северного города. Напротив, щеки ее были румяными, лицо загоревшее, свежее. И это не удивительно, ведь Инга приехала из богатого солнцем и витаминами Узбекистана. Но она не была узбечкой, об этом говорила ее фамилия — Цехмейстер. Может быть, немка? Нет. Национальная принадлежность выяснилась, когда Инга назвала свое отчество — Яковлевна. Прямо скажем, не арийское отчество. Инге же сразу понравилось мое еврейское имя Аркадий. Плюс к этому я обладаю псевдосемитской внешностью. Госпожа Цехмейстер приняла меня за своего, и разубеждать я ее не стал.

За свою жизнь я уже устал отвечать на вопросы по поводу национальности. И теперь часто говорю, что — да, я еврей. Это неправда, иудейской крови во мне нет, но многим мой ответ почему-то нравится.

«Молодец, не скрывает», — думают люди.

Инга была девственницей и хотела как можно быстрей избавиться от этого «недостатка». Видимо, непорочность казалась ей каким-то средневековым пережитком. Это я почувствовал во время прогулки, на которую мы ушли вдвоем, оставив Завгороднего и Ничко пьянствовать в общаге.

Инга вообще старалась казаться продвинутой девушкой: по приезде в Питер она тут же начала курить, считая, видимо, что это делает ее в глазах окружающих более свободной и раскрепощенной. Она с жадностью ловила характерные питерские выражения и сразу же включала их в свой лексикон. Она поменяла свой дорогостоящий, но неуместный в Питере гардероб на более простые и удобные вещи. Она делала все, чтобы не казаться провинциалкой.

Судя по всему, Инга увидела во мне сильного, достойного мужчину и решила доверить процесс дефлорации мне. Я не был удивлен такой оценкой.

Я всегда чувствую интерес женщин к своей нескромной особе. Я, можно даже сказать, избалован их вниманием, но не ценю его и редко этим пользуюсь. Мне не составляет труда раскрутить на секс практически любую женщину, поэтому элемент охоты, приключения отсутствует. По этой причине я редко изменяю женщине, с которой живу в данный момент. Ведь часто супружеские измены совершаются не для того, чтобы получить какие-то новые сексуальные впечатления. Большинство людей изменяет для самоутверждения, борясь с собственными комплексами.

«Вот, кому-то я еще нужен (нужна), мной интересуются, меня хотят», — такие примерно мысли руководят изменниками.

Меня всегда поражало коварство женщин, которые умудряются вить из мужей веревки, спекулируя своей вагиной. «Иди работай, вкалывай, а то не дам», — говорят они своим слабым, жалким мужчинам. Те идут, дураки, горбатятся. А сами бабы в это время принимают у себя в постели какого-нибудь сильного, независимого мужика, вроде меня, которому наплевать на них, его еще сотни таких же с нетерпением ждут. Тут уже пиздовладелицам спекулировать нечем, и они сами становятся жалкими просительницами. Я так уверенно утверждаю потому, что неоднократно убеждался в этом на собственном опыте.

Бабы — хитрые создания, у них чрезвычайно развита интуиция. Они чувствуют, что я их вижу насквозь. Поэтому многие жены моих друзей не хотят, чтобы те общались со мной. Боятся, что я научу их супругов правильному отношению к женщине. И ведь попадаются некоторые, с позволения сказать, «мужчины», которые прекращают общение с таким неплохим в общем-то парнем, как я, из-за своих домашних тиранов — жен.

Был, например, у меня друг Михаил. Он познакомился с некой Любашей, тумбообразной и целлюлитной, стал с ней жить. Меня в гости не приглашал, сам как-то приехал. Любаша отпустила его на два часа с условием, что он не будет пить! Нормальному, уважающему себя мужику дико такое услышать. Михаил все-таки выпил и задержался у меня на два часа дольше отведенного ему срока. Больше я его не видел. Но стоит ли жалеть мне о потере такого друга? Конечно же, нет! Я даже никогда после этого не интересовался, как сложилась судьба Михаила. Наверное, стал пузатым, гладеньким, работает поваром где-нибудь в столовке, тащит оттуда продукты, а вечерами пожирает их вместе с Любашей, глядя в «ящик» и отвечая на примитивные вопросы какой-нибудь идиотской викторины типа «Поле чудес».