– Он не хотел портить наволочку.
– Только этого не надо.
– Другого способа я не знаю, – сказал Гриффин.
– А я знаю.
– Если хотите, чтобы Ларри Леви расшевелил нас всех, придется мириться с его стилем. Мне кажется, он поступает правильно. Вокруг одни серые или пастельные тона. Он выбрал красный. Не знаю, стратегический это выбор или эстетический, но это смело.
– Он и должен быть смелым.
Гриффин наблюдал за тем, как смотрит на него Левисон. О чем он думал? Гриффин вел себя как настоящий игрок в команде. Означало ли его уважительное отношение к эксцентричности Леви, что он готов остаться с Леви, если Левисону придется уйти? Гриффин видел, что Левисон жалел вырвавшегося раздражения, которое было лишь прикрытием его собственного страха перед новым игроком.
Гриффин подумал, что все это слишком сложно. Его снова охватила ненависть к Автору, который, наверное, полагает, что мы тут сидим и гладим друг друга по головке. Или если приходится вонзать в кого-то кинжал, то это доставляет радость ритуального убийства как убийце, так и жертве. Гриффину хотелось схватить Автора и провести его лицом по грубой бетонной стене. Ему хотелось сказать ему: «Как ты смеешь путать меня своим жалким покушением, когда имеешь дело с убийцей». Ему хотелось видеть, как Автор умирает в шахте лифта. Ему хотелось склониться над ним с огромным револьвером и спросить, понимает ли он теперь, когда игра зашла так далеко, разницу между стратегией и хорошим вкусом. Понимал ли Автор, что для Ларри Леви вкус – лишь стратегический прием?
В офисе его ждало сообщение, что звонила Джун Меркатор. Что он ей скажет? Что ей было нужно? Конечно, она звонит поблагодарить, что он пришел на похороны. Прошло десять дней. Он извинится, что пришлось уйти раньше, но он опаздывал на совещание. Он знал: она поймет.
Он перезвонил ей. К телефону подошел мужчина. По голосу – пожилой, под восемьдесят. Отец? Дядя? Ее или Кахане? Джун взяла трубку и попросила Гриффина подождать, пока она перейдет к аппарату в другой комнате. Он слышал, как она передала трубку пожилому мужчине, а потом – звук ее шагов. Стук каблучков по деревянному полу. Странно: дома – и на высоких каблуках. Почему не в чем-нибудь более домашнем? Из-за траура? Может быть, они были у юриста, где зачитывалось завещание? Вряд ли. Неудавшиеся писатели не оставляют завещаний. Кому нужны их древние стереосистемы, маленькие телевизоры, коллекции пластинок, четко отражающие года густые и года пустые. И еще старые университетские учебники с номером комнаты в общежитии, нацарапанным на форзаце.
– Извините, – сказала Джун Меркатор, и было слышно, как положили трубку другого телефона. Гриффин точно знал, что она была одна в комнате с закрытой дверью; может быть, даже прилегла на диван или на кровать. Ему бы хотелось, чтобы она лежала. – Я вас видела на похоронах.
– Извините, что не смог остаться, у меня было совещание.
– Пожалуйста, не извиняйтесь. Удивительно, что вы вообще пришли.
– Почему? – сказал он беспечно.
Он знал, что она имела в виду. С чего бы занятому руководящему работнику ходить на похороны не пойми кого? Но он старался показать, что его не задела фраза. Он надеялся, что его голос передавал растерянность – мол, разве не так поступают воспитанные люди?
– Я ужасно выразилась, да? Я хотела сказать, это очень мило, что вы пришли. Но вы его едва знали и не обязаны были приходить.
– Он был редкостным человеком. Талантливым.
– Правда?
Она хотела это знать. Что-то в ее голосе говорило: «Я тоже так когда-то думала, но потом начала сомневаться. Если вы, мистер Гриффин, скажете, что мой избранник был талантлив, я вам поверю».
– Ему нужен был удачный случай.
– Но он был хорошим писателем. Я всегда так думала. Поэтому я влюбилась в него. А его письма. Он писал мне письма.
– Как долго вы были вместе?
– Шесть лет.
– Долго. – Гриффин пытался догадаться, зачем она позвонила. Можно ли попытаться это как-то деликатно выяснить? – Что теперь собираетесь делать? – спросил он.
– Мне в банке дали отпуск на несколько недель. Не знаю. Вернусь на работу, когда буду готова. Я, собственно, уже готова, но думаю, если я вернусь прямо сейчас, меня не поймут. Это будет неприлично, да? Я должна подождать.
– Поступайте, как считаете правильным, – сказал Гриффин.
– Но если я вернусь на работу, все подумают, что я бездушная. Им, наверное, будет неприятно меня видеть. Меня могут даже побаиваться.
– Почему?
– Потому что я буду напоминать им о смерти.
Для нее было вполне естественно позвонить ему. Разве не он был последним, кто видел Кахане живым? Это довольно веская причина. А тот короткий разговор, когда она сказала, где искать Кахане? Они славно тогда поговорили. То было обещание дружбы. Может быть, даже любви. Если бы он не убил Кахане, стал бы он добиваться этой женщины? В любом случае это было бы странно. Кроме того, может, игра и не стоила свеч.
На нем тоже стояло клеймо. Джан, Стакел, полицейские – разве их всех не поражало одно то, что он видел умершего человека прямо перед его смертью? Ему придется напоминать себе, что он не подозреваемый, когда ему будут задавать множество вопросов. Задавать вопросы – нормально. Гриффин тоже хотел задать вопрос. Он хотел задать Джун Меркатор только один вопрос. Этот незаданный вопрос мешал, как невыпущенный пар, и желание задать его нарастало. Он хотел спросить ее, не против ли она с ним увидеться. А на самом деле – не против ли она с ним переспать. Итак, что он хочет спросить у нее прямо сейчас? Спросить, и с вопросами будет покончено? Он хотел узнать, не против ли она лечь с ним в постель. Он никогда не смог бы признаться Бонни Шероу, что спал с вдовой человека, которого убил. Не совсем с вдовой, но разница небольшая. Он услышал, как Джун повторила вопрос.
– Извините, – сказал он, – секретарша принесла мне записку. – Он оглох от усилия. Внешность Джун не имеет значения. Не важно, есть у нее мешки под глазами или нет.
– Вот, собственно, для этого я и звонила. Поблагодарить, что пришли.
– Дела не ждут, Джун. – Он впервые произнес ее имя вслух. Оно звучало странно, как краденое. Как есть из чужой тарелки в кафе. – Вы что-то спросили?
– Я спросила, не сказали ли вам что-нибудь полицейские? Нет ли у них чего-то нового?
– А вам они сказали что-нибудь?
– Нет, но я подумала, раз вы… вы занимаете такую должность, может быть, вас они держат в курсе, в порядке любезности.
– К сожалению, нет. Может быть, они что-нибудь скажут, тогда я вам сразу сообщу. Но пока они ничего еще не сказали.
Он не хотел прощаться, не хотел, чтобы она вешала трубку. Как связаться с ней снова?
– Ну, ладно. Тогда спасибо и… до свидания.
– Удачи.