Целующиеся с куклой - читать онлайн книгу. Автор: Александр Хургин cтр.№ 33

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Целующиеся с куклой | Автор книги - Александр Хургин

Cтраница 33
читать онлайн книги бесплатно

— Надеяться, — сказал, — можно, конечно, и нужно. Но, к сожалению, не на что. — и: — Я, — сказал, — такого тяжёлого больного в своей практике ещё не видел, и чем всё кончится, один Бог ведает.

— И что, — сказал Бориска. — Совсем ничего нельзя сделать?

— То, что можно было, — сказал Богдановский, — я сделал.

— Всё?

— Всё.

Бориска повернулся и пошёл к двери. Потом всё-таки остановился и спросил:

— Но вы же не бросите его просто так умирать?

Богдановский ответил, что просто так он никого не бросает, и обещал держать руку на гипсе до тех пор, пока это потребуется, до самого, если надо будет, конца.

И Бориска вернулся поздно вечером к Раисе, и выложил ей горькую правду, только облёк её по возможности в менее ужасные формы и подсластил. А Раиса сказала:

— Я так и знала.

— Что ты знала? — спросил Бориска. — Что?

— Что вспомнит Он им деда твоего, — сказала Раиса, — ещё не раз.

— Какого деда? — Бориска решил уже, что Раиса от стресса заговаривается. — Кому вспомнит? И кто?

— Кто, кто… — сказала Раиса. — Дед Пихто.

30

О чём она думала, кого имела в виду, когда говорила про деда Пихто, Бориска сообразил не сразу. Наверно, потому что у него в голове многое другое роилось. Он чуть позже это сообразил. По дороге из больницы домой. Ну, то есть к отцу и его Ангеле. Конечно, он сообразил, когда конкретно задумался. Тем более что были уже у них в течение жизни на эти темы разговоры.

Первый вообще недели через две после женитьбы состоялся. Когда Йосиф на своём дне рождения стал воспоминаниями с гостями делиться и о семье своей традиционно рассказывать. И об отце Элише, и о том, как он мечтал, чтоб Йосиф зубным техником сделался или ювелиром, и о сестре своей парализованной, и о службе на морском флоте. И от чего умер Элиша — хороший в сущности для своего времени человек и парикмахер — тоже. Правда, все гости, кроме Раисы, эти мемуары наизусть знали, Йосиф каждый год им одно и то же рассказывал. Чтобы помнили и не забывали. А может, ему просто рассказывать было больше нечего. В результате прожитых лет. А в центре внимания изредка, ну хоть на свой день рождения, побыть хотелось. И сначала, после двух примерно тостов, он рассказывал про семью свою и про свои корни, а после четырёх — плавно переходил к сталеварским трудовым будням. А гости все оставались на протяжении многих лет постоянными, как число «Пи». С годами гостей обычно больше не становится, только меньше. Поэтому они и знали устные рассказы Йосифа все до одного. Раиса же среди них была единственным свежим слушателем, ей Йосиф и адресовал воспоминания о жизни. И она, когда празднование иссякло, и Йосиф ещё при гостях уснул, сказала Бориске:

— Если б я знала, что дед у тебя самоубийца, в жизни замуж бы за тебя не пошла.

— Ты это серьёзно? — Бориска у неё тогда спросил.

А она ответила:

— Конечно, серьёзно. Я же не враг своим будущим детям.

И понесла какую-то дикую чушь про карму, про седьмое колено, про «сын за отца отвечает» и Бог знает про что ещё.

«Ну, надо же, — думал Бориска, слушая всю эту галиматью, — такая легкомысленная хохотушка, музыкантша, и такой в башке чуть ли не фрейдизм. Вот это сюрприз, так сюрприз».

Музыканты, они в те времена тоже богемно себя вели, и нравы проповедовали свободные. С другими студентами не сравнить. Тем более со студентами технических вузов, таких как сварочный институт имени Платона и тому подобных. А тут нате вам, чудеса в решете нежданные и негаданные.

Впоследствии, надо сказать, когда близнецы у них родились и стали расти и благополучно развиваться, всё это как-то отошло на задний план и забылось. Раисе самой, наверно, было неловко за свои слова и взгляды пещерные. Тем более дети у них простудой, и то редко болели. А то, что она связки себе повредила, крича при родах от боли, совсем никак сюда не привязывалось. Она-то уж точно к Элише никакого родственного отношения не имела.

Но когда будущий Шизофреник нагадил посреди класса, и ему поставили диагноз, Раиса тут же всё вспомнила, сказав:

— Ну?!

— Что ну? — сказал Бориска.

— Ничего, — сказала Раиса.

А там и Горбун стал горбуном.

— Только не вспоминай моего деда, — говорил Бориска Раисе. — Я не могу слышать всей этой бредятины.

И Раиса не вспоминала. По крайне мере, при посторонних вслух. Что уж она там думала и вспоминала про себя, это её личные внутренние переживания, этого никто не знает, но внешне — не вспоминала.

Так до сего времени и шло, подспудно. А после аварии, значит, опять она вслух об этом заговорила настойчиво. Из-за возникновения реальной угрозы жизни для её сына. И ей непременно нужно было иметь объяснение — почему всё это с ним случилось, по какой причине произошло.

Ведь что получалось? Что она боролась за него, боролась, исправляла наперекор природе данное ему тело, а в результате от её усилий и благих намерений стало только хуже. И хуже всех Горбуну стало. Во благо которого вся борьба и велась.

Может, не уговори она его на операцию, думала теперь Раиса, он бы совсем другой жизнью жил, более замкнутой. А значит, мог бы приехать за ней вовремя, как договаривались, а не на два часа позже. И тогда не оказались бы они в тот самый момент в том самом месте автобана. И тогда, возможно, горб — не слишком, кстати, и большой — был бы окончательным и достаточным ему на всю жизнь наказанием.

При всех этих рассуждениях Раиса была чуть ли не уверена, что в другое время в другом месте произошло бы то же самое. Или нечто очень похожее. Ну, бзик в ней такой укоренился. В ранней ещё юности дал ей кто-то про карму и про всякое такое книжек почитать. Тогда подобная литература под строгим запретом находилась и в подполье, а запретный плод, известно, какой вкус имеет. Вот её на всю жизнь и впечатлило. Впечатления юности иной раз сильнее бывают, чем даже впечатления детства.

И по логике Раисы выходило, что никому не дано жить более или менее по-людски, без болячек, бед и всяких потрясений. Потому что у любого — если до седьмого колена в карме и прочем покопаться — обязательно вылезет какая-нибудь гадость. И уж один предок — это как минимум — душегубом, скотом несусветным или тем же самоубийцей окажется. А раз так, кто-нибудь из потомства будет вынужден за него расплачиваться и крест через всю свою жизнь по долинам и по взгорьям тащить. И значит, все, все абсолютно, обречены на хрен знает какое существование, как ни дёргайся, как ни вылезай из шкуры, пытаясь его, существование, то есть своё наладить и обустроить. И главное дело, причина собачьей жизни остаётся недоступной, скрытой за семью печатями во времени так, что не докопаешься.

Ну кто знает, кем был и что делал Борискин прапрапраитакдалеедедушка? И как это можно узнать? Про деда своего Элишу — тихого человека — Бориска довольно много знает, и помнит его хорошо. Потому что совсем взрослым был, когда деда не стало. И он помнит его рассказы о той же войне, допустим. На которой был дед опять-таки парикмахером, о чём искренне сожалел. Другие воевали, демонстрируя чудеса мужества и героизма, а он работал бритвой, ножницами и машинкой. Сначала на призывном пункте стриг всех мобилизованных наголо, а потом при штабе полка и дивизии. Там уже имел он дело с гораздо более высокопоставленными головами и причёсками.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию