Целующиеся с куклой - читать онлайн книгу. Автор: Александр Хургин cтр.№ 24

— А?! Тополь, бамбук, кедр ливанский. Ты ещё у меня, — говорил, — в баскетбол играть будешь центровым. Или в регби какое-нибудь я не знаю.

И тут выздоровевшего в общем и целом Горбуна, переставшего, как в сказке, быть горбуном, точно с цепи сорвало. Насчёт противоположного пола. Каждый божий день в машину к нему садилась теперь для занятий любовью и сексом новая какая-нибудь девка, и хорошо ещё, если одна. Где только он их находил? Как уговаривал? Чем брал? Притом, что продававшихся в специально отведённых для этого местах, не покупал из принципа.

— Ещё на баб я буду деньги выбрасывать, — говорил он. — Что я, последний какой-нибудь, кривой или неспособный?

И тратил на женщин сущие гроши. Ну, там мороженое, ну стакан винца лёгкого столового, ну пиво с орешками. Он и домой их далеко не всегда привозил, большей частью, в машине справлялся, на заднем — а то и на переднем — сидении. Не вылезая из-за руля. А они липли на него, как будто был он с головы до ног мёдом обмазанным. И если случался у него в неделю один пропуск, и Хонда с утра до утра пустовала, Горбун, то есть, конечно, бывший Горбун, а ныне высокий плейбой с курчавой бородкой, оставшейся от постельного режима и нежелания бриться лёжа, буквально не находил себе места и считал день прожитым понапрасну бесцельно. Но таких дней в его бурной половой жизни насчитывалось не много.

Раиса смотрела на всё это буйство, кусала локти и думала:

«Вот тебе и девка с ушами и бёдрами, вот тебе и первая любовь».

И ещё она думала, что, видимо, совсем не знает своего сына, раз так ошиблась и неправильно истолковала его согласие лечь на операционный стол, рискуя всей своей дальнейшей жизнью.

Но ошибалась Раиса сейчас, так полагая. А тогда всё она поняла и разгадала правильно.

Горбун же, что сделал, из больницы выйдя и восстановив физические силы? Он купил себе в продаже штаны. Модные. К ним пиджак докупил по фигуре. Вымыл голову, Хонду и в арбайтзамт поехал без приглашения. В кабинет четыреста сорок. Думал:

«Приду, скажу, что хочу специальность какую-нибудь получить престижную, посоветуйте мне что-нибудь, пожалуйста, как мой куратор».

Но шёл он, ясное дело, не за этим, а чтобы она на него теперь посмотрела. Без горба, в облегающем пиджаке.

Ну, пришёл. Поднялся в лифте на этаж, видит, перед кабинетом людей полно. Расположились в ожидании приёма. Сел на свободный стул в углу. Решил посидеть, пока очередь рассосётся. И почти сразу же дверь кабинета открылась, и из неё вышел лысый мужик. А через минуту выглянула она и произнесла:

— Следующий, пожалуйста.

И фамилию какую-то назвала короткую, Горбун точно не расслышал, какую. Сказала она эти слова и снова в кабинете исчезла, за матовым стеклом двери. Но и этой секунды достаточно было бывшему Горбуну, чтобы увидеть, как серьёзно она беременна. Конечно, он тут же встал и успел войти в лифт вместе с лысым мужиком, с тем, который из её кабинета вышел. А что ему было делать? Какой смысл оставаться?

И влез Горбун в свою машину, хлопнул дверцей и просидел в ней какое-то, наверно, длительное время. Досидевшись до конца рабочего дня. И он видел, как она вышла из корпуса, подошла, ставшей слегка утиной походкой к двухместному Лексусу. Покопалась в сумочке. Откинула с лица волосы. Вынула ключи. Уронила их. Присела и подняла… Горбун очень хорошо её видел, потому что приземистый Лексус стоял в трёх метрах от его Хонды. А она Горбуна не видела. Потому что ни разу не обернулась и взгляда его не почувствовала. Он хотел было поехать за ней. Но передумал.

Вот после этого неудачного визита в кабинет четыреста сорок арбайтзамта и пошёл бывший Горбун, как говорится, по рукам ногами, вперёд и с песней. Прямо с остервенением пошёл. Похоже было, что он ни о чём другом и не думает никогда, только об этом, только об одном. Девки, девки, девки и девки.

Мать была уже и не рада, что он в кои-то веки её послушался, согласившись прооперироваться. Она открыто ему говорила:

— Лучше уже горб, чем такая животная жизнь. — И ещё говорила: — Ты кончишь СПИДом.

А он ей, можно сказать, в лицо хамил, говоря:

— Мне чем бы ни кончить, лишь бы кончить.

И продолжал в том же духе.

Как и Зара с Шизофреником продолжали. Невзирая на явление его незваного папы и на то, что он, как снег на голову, поселился с ними в однокомнатной квартире. Претензий особых, надо отдать ему должное, не выдвигал, отцовскими правами не бравировал, спал в кухне площадью семь квадратных метров на раскладушке, влезавшей туда только по диагонали. И они мирились с его постоянным проживанием стоически. Закрывали обе двери — в кухню и в комнату — и продолжали самозабвенно заниматься тем, чем занимались и до Борискиного приезда. Многократно игнорируя тем самым его затянувшееся присутствие.

Да и вообще, а не только ночами, уделяли они ему не слишком много внимания. Шизофреник болезнью своей жил, проблемами испаноязычного мира и Зарой, Зара — какими-то простыми заботами и чем-то ещё невидимым чужому человеку со стороны.

От вклада, который Бориска вносил «на жизнь», она не отказывалась, но он прекрасно видел и понимал, что и без его денег, в смысле, без денег Раисы, они бы без вести не пропали.

Чем зарабатывала эта так называемая Зара, пока установить Бориске не удалось. Не выслеживать же было, куда она уходит раз примерно в неделю под вечер. Он строил определённые догадки на эту скользкую тему, но знать — точно не знал. Жил пока, как жилось, полагая, что со временем всё само как-нибудь прояснится или образуется. Ну, а пока жилось ему не то чтобы очень уютно.

Мало того, что спать приходилось в кухне малогабаритной с громко капающей из крана водой, так ещё и без сна обходился он часов до трёх ночи. И две двери никак не изолировали кухню от криков и воплей, и стонов Зары, а также и от сопения, пыхтения и кряхтения сына. А когда эти шумы наконец сходили на нет, любовники бесстыже шли в ванную, и начинались другие шумы: рычание сливного бачка, шипение открытого на всю душа, хлопанье дверей, шлёпанье мокрых ступней по полу, какая-то телесная возня и бестолковщина.

Бориска волновался на своей раскладушке, скрипел пружинами, вздыхал тяжело со стоном.

«Надо с ней серьёзно поговорить, — думал он. — Она что, не понимает, чем занимается и с кем живёт? А если ребёнок от их усилий родится? Шизофреникам, как известно, иметь детей медицина настоятельно не рекомендует».

Хотя жить в полном одиночестве тоже она при душевных болезнях не советует. А Шизофреник жил по милости родных своих и близких один. Пока не появилась на его горизонте и в его квартире Зара. Об этом тоже Бориска виновато думал. Как же ему было об этом не думать. Об этом и о многом другом.

Он в последнее время только и делал, что думал сломя голову о чём-нибудь малоприятном. О том, допустим, где ему жить — так, на раскладушке, ведь не разживёшься — и на что? Деньги, выданные Раисой для нужд и потребностей сына-шизофреника, рано или поздно закончатся. А с женщинами и работой тут, на родине, оказалось всё не так просто, как виделось оттуда, с чужбины, так сказать. Всё тут, на родине, с головокружительной быстротой изменилось, и женщины (за редким исключением) любили теперь лишь богатых, а профессия снабженца без следа исчезла из расстроенной экономической системы страны. Что понятно. Сегодня тут, на родине, как и по всей Европе, требовались специалисты, умеющие сбывать любое, самое всевозможное, дерьмо. А сбывать Бориска никогда ничего не пробовал. Он имел противоположный профиль, умея исключительно «доставать» правдами и неправдами то, чего не было нигде в наличии. Доставать хоть из-под земли, хоть из-под воды, хоть из воздуха. Теперь же в наличии имелось всё — были бы средства это «всё» в случае надобности приобрести, — и доставать ничего и никому было не нужно.