Святая Эвита - читать онлайн книгу. Автор: Томас Элой Мартинес cтр.№ 33

Кто-нибудь, возможно, захочет все же услышать, откуда я знаю то, о чем рассказываю?

Это легко перечислить: знаю из интервью вдовы Полковника в июне 1991 года; знаю из моих долгих бесед с Альдо Сифуэнтесом в июле 1985 года и в марте 1988 года.

Сифуэнтес был последним поверенным Полковника и хранителем его бумаг. Невысокий человечек, почти карлик, с визгливым голосом, вспыльчивый. Он хвалился, что в своей жизни прочитал очень мало книг, однако написал шестнадцать: об Отцах Церкви, об астрологии, об иллюминатах розенкрейцерах, об ирландском движении Шин-Фейн, о приютах, основанных сеньором Де Андреа. Все эти сочинения хорошо документированы — его заявления о своем невежестве, вероятно, были чистым кокетством. Его отец в двадцатых годах основал с десяток журналов и благодаря этому обогатился, защищая мафиози и чиновных грабителей.

Сифуэнтес рассказывал, что его отец перед смертью отдал ему тетрадь с именами девятисот девяноста двух любовниц. Некоторые из них были знаменитые балерины, шпионки и актрисы. «Прости меня, — сказал он сыну. — Не хватило пороху дотянуть до тысячи».

Сифуэнтес же вместо любовниц коллекционировал браки. Он был уже женат шестой раз, когда Перон экспроприировал все журналы их семьи и разорил его вконец. Чтобы продемонстрировать свою скорбь, Сифуэнтес вышел на улицу Флорида. Он был экипирован как человек-сандвич, на щитах спереди и сзади было написано: «Развенчаем недостойную власть». Через два квартала его арестовали за нарушение общественного порядка.

Две недели в тюрьме он использовал для того, чтобы сочинить памфлет против Эвиты под названием «Камасутра из пампы». Благодаря этому подпольному пасквилю Полковник с ним познакомился. Пригласив автора на обед, он выразил свое восхищение, цитируя наиболее дерзкие фрагменты, и под конец заключил с ним пакт вечной дружбы, первый пункт которого обязывал их работать вместе ради свержения диктатора.

Сифуэнтес был виртуозом по части сплетен. Он по всему городу собирал истории о паре Перон (так он называл их обоих, подчеркивая аллитерацию), а потом вываливал их в жадные уши Полковника. Они встречались раз в неделю, чтобы оценить правду и ложь в этих россказнях и превратить их в конфиденциальные сообщения, которые Сифуэнтес раздавал в газеты, а Полковник использовал для обмена с другими агентами разведки. Кличка Сифуэнтеса была «Мальчик-с-пальчик», не только по причине крошечного роста, но также потому, что он, подобно персонажу Перро, везде оставлял крошки неиссякаемого хлебца, который всегда носил в кармане.

Когда я с ним познакомился, года за три или за четыре до его смерти, неистовый поток его речи было невозможно остановить. Я невзначай ронял какую-нибудь фамилию или дату, и он, схватив ее на лету, превращал в историю, из которой вытекли многие другие истории, как в бесконечной дельте. Не было ничего трудней, чем вернуть его к исходному пункту.

То, что рассказано в этой главе, основано исключительно на моих диалогах с ним (семь кассет, каждая по часу).

Я снова слушаю их и замечаю, что Сифуэнтес с подозрительным пафосом объясняет мне, насколько просто было ему входить и выходить из здания Службы военной разведки в те последние дни ноября 1955 года. Некий офицер, ветеран Службы разведки, с просьбой не называть его имени уверяет, что это было невозможно. Ни один штатский, говорит он, не мог тогда пройти мимо охраны при непрестанной смене пароля и приказах о соблюдении величайшей секретности для обеспечения сохранности трупа. Ни Ара, ни мать не могли пройти, тем паче невероятно, что это удавалось никому не известному человеку.

И все же я не уверен, на какой версии остановиться. Почему история должна быть рассказом, изложенным рассудительными людьми, а не бредом неудачников, вроде Полковника и Сифуэнтеса? Если история — как можно судить — является одним из литературных жанров, зачем ее лишать воображения, безрассудства, грубости, преувеличения и краха — всего того сырья, без которого немыслима литература?

Дело происходит ранним утром. Полковник в военной форме проходит по авениде с книжными магазинами и с еще закрытыми барами, которая отделяет его дом от крепости, где находится его царство, Служба разведки. Он почти не спал.

Вдруг сверкает молния, потом он слышит раскаты грома. В Буэнос-Айресе всегда так: пепельно-серое, набухшее небо, тучи, которые мечутся туда-сюда как безумные, лучи в каком-то участке мрака, возможно, там, где простирается равнина, и потом — ничего. Дождь испаряется, не дойдя по почвы.

Охранник Службы приоткрывает глазок в массивной двери, узнает его и становится по стойке «смирно». У него приказ не открывать, пока не исполнен весь ритуал с паролем. «Кто идет?» — спрашивает он. Полковник смотрит на свои часы. Пять часов три минуты. «Трагедия», — говорит он. В пять часов без одной минуты он должен был сказать «Крюк», и ответить надо было «Полосканье». Теперь же охранник, взяв под козырек, отвечает «Трезубец» и одновременно отключает сигнал тревоги и отпирает замки. Пароль меняется каждые восемь часов, но когда Покойная окажется в его руках, Полковник решит сократить интервал наполовину.

Он поднимается в свой кабинет на шестом этаже и зажигает керосиновую лампу. Вспомните, что в кабинете есть окно с бронированными стеклами — в нем отражается темнота, неподвижная, как на картине. На письменном столе две гравюры призывают к добродетелям героизма и точности. Надо еще упомянуть высокие, обитые кожей стулья вокруг овального стола, где собираются офицеры; венецианский шкаф, в котором хранятся тома бухгалтерских книг и военных законов о соблюдении секретности; комбайн «грюндиг» с двумя большими, в полтора метра, динамиками; библиотечный шкаф, где предыдущий начальник оставил Словарь Королевской академии и несколько дисков.

Дальше я привожу почти дословно рассказ Сифуэнтеса, который в свой черед повторил мне рассказ Полковника, услышанный им двадцать лет тому назад. Привожу также несколько каталожных карточек, показанных мне Сифуэнтесом, и его записи в общей тетради.

«Было, вероятно, пять минут шестого. В шесть полковнику Моори Кёнигу предстояло встретиться со своим штабом. Как вы уже знаете, ему не хватало некоторых деталей плана. Он мне говорил, что несколько раз проехал по городу из конца в конец. Проезжая мимо Дворца санитарии, он, мол, вспомнил, что в юго-восточном его углу были две нежилые опечатанные комнаты, первоначально предназначавшиеся для охраны. Вы же знаете этот дворец. Этакая фантазия из керамики, галереи, бассейны. Моори Кёниг видел когда-то его планы в муниципальных архивах и по профессиональной привычке запомнил их. Теперь он их вспомнил и подумал о Покойной. То было прекрасное место, чтобы ее спрятать.

Моори Кёниг в эту пору был человеком педантичным до маниакальности. Он досконально знал слабые места министров, судей, дивизионных командиров. Беседа с ним была горьким испытанием — у вас оставалось самое отрицательное впечатление о своих ближних. Можете вообразить, с какой тщательностью он подбирал себе помощников. Он не искал безупречных. Напротив, предпочитал людей с каким-либо серьезным изъяном, чтобы он мог в случае чего их прижать: какая-нибудь сумасшедшая или увечная сестра, отец с криминальным прошлым…