Он поет танго - читать онлайн книгу. Автор: Томас Элой Мартинес cтр.№ 36

Парк Час — место тихое, рассказывала мне Альсира. Если что-то происходит в какой-нибудь точке района, об этом одновременно узнают повсюду. Слухи — это ариаднина нить, которая проходит сквозь бесчисленные стены лабиринта. Машина, в которой мы ехали, остановилась на углу улиц Букарелли и Балливана рядом с трехэтажным домом, выкрашенным в странный охряный цвет, очень яркий — в последних лучах солнца дом как будто бы пылал. Как и многие другие постройки в этих местах, фасад дома имел форму тупого угла, с восемью окнами на верхнем этаже и двумя на уровне мостовой, да еще три окна на террасе. Входная дверь была утоплена в вершине этого угла, словно язычок в глубине распахнутой глотки. Перед домом дремало одно из тех заведений, что существуют только в Буэнос-Айресе — «печеньичная», — но в нынешние времена и это дело пришло в упадок, теперь здесь торговали напитками, леденцами и расческами. После пересечения с улицей Балливана Букарелли начинает подниматься вверх по склону — это одна из редких улиц, нарушающих плоскость города. На стенах были свежие граффити, гласившие: «Палестинская бойня», и другое, под благостным ликом Христа: «Как славно быть с тобой!»

Не успел Сабаделль расчехлить гитару, как улицы, казавшиеся необитаемыми, заполнились совершенно неожиданными людьми, рассказывала мне Альсира, игроками в кегли, продавцами лотерейных билетов, почтенными сеньорами в неаккуратно накрученных бигуди, мотоциклистами, бухгалтерами в люстриновых нарукавниках, и молодыми кореянками, покинувшими печеньичную. Те, у кого с собой оказались складные стулья, расставили их полукругом перед домом цвета охры. Мало кто из этих людей хоть раз видел Мартеля и, возможно, никто никогда его не слышал. Немногочисленные доступные публике фотографии певца, публиковавшиеся в газете «Кроника» и в еженедельнике «Эль Периодиста», не имеют ничего общего со сгорбленной состарившейся фигуркой, которая появилась в тот вечер в Парке Час. Из какого-то окна послышались аплодисменты, их тут же подхватило большинство собравшихся. Одна из женщин попросила спеть «Старьевщика», другая тут же заказала «Крутись-вертись», однако Мартель воздел руки и ответил: «Простите. В моем репертуаре танго Диссеполо [79] отсутствуют. Я пришел, чтобы спеть другие слова, чтобы вспомнить одного моего друга».

Я не знаю, читал ли ты что-нибудь о смерти Арамбуру, говорила мне Альсира. Это было бы просто невероятно. Педро Эухенио Арамбуру. Хотя как можешь ты, Бруно, знать об этом хоть что-то в твоей стране, где не знают ни о чем чужом? Арамбуру был одним из генералов, которые скинули Перона в пятьдесят пятом году. В течение следующих двух лет он фактически был президентом страны, он одобрил расстрел без суда двадцати семи человек и приказал захоронить тело Эвы Перон по другую сторону океана. В семидесятом году он снова рвался к власти. Горстка молодых католиков, хранивших верность Христову кресту и знамени Перона, похитила его и приговорила к смерти в поместье Тимоте. Дом цвета охры на улице Букарелли был одним из убежищ, где подготавливали этот заговор. Андраде Курчавый, единственный друг детства Мартеля, входил в число заговорщиков, но никто об этом не знал. Он скрылся, не оставив следов, не оставив по себе памяти, словно никогда и не существовал. Четыре года спустя он появился в доме Мартеля, изложил свою версию случившегося и снова исчез — на этот раз навсегда.

Мне было трудно следить за рассказом Альсиры, который то и дело прерывался из-за неожиданных приступов Мартеля в отделении интенсивной терапии. Врачи поддерживали его на плаву с помощью аппарата искусственного дыхания и постоянных переливаний крови. То, что мне удалось записать, — это головоломка, в понятности которой я и сам сомневаюсь.

Андраде Курчавый был здоровенный и толстый, с волосами темными, как и у певца, но жиденькими, и с визгливым голосом гиены. Его мать помогала сеньоре Оливии портняжить, и когда женщины встречались по вечерам, Курчавому волей-неволей приходилось составлять компанию больному Эстефано. Дети привыкли вместе играть в карты и обсуждать романы, которые для них брали в бесплатной библиотеке Вилья-Урикса. Эстефано читал запоем. У Курчавого уходило две недели на «Детей капитана Гранта», а его друг за это время успевал осилить «Таинственный остров» и «Двадцать тысяч лье под водой» — в два раза большее количество страниц. Именно Курчавый обнаружил в ларьках парка Ривадавия и на улице Коррьентес рассыхающиеся стопки журналов «Красавцы 1900 года», и он же убедил свою мать, сеньору Оливию, и еще одну соседку совершить третье путешествие на поезде-призраке, пока Эстефано записывал «Квартирку на Аякучо» в кабинке грамзаписи в парке с аттракционами.

Один из них страстно мечтал сделаться красавцем и сердцеедом — исполнителем танго, другой хотел стать великим фотографом. Инвалида Эстефано приводили в отчаяние рахитичные ноги, отсутствие шеи, постыдный горб. Курчавый был не в ладах со своим голосом: он и в двадцать лет то и дело взвизгивал и пускал петуха. В ноябре 1963 года вместе с двумя другими заговорщиками он протащил по улице Свободы, в самом центре Буэнос-Айреса, бюст Доминго Фаустино Сармьенто [80] и при этом кричал в мегафон: «Вот он, бесчеловечный убийца Чачо Пеньялосы [81] !». Эта сцена должна была стать оскорблением; голос Курчавого превратил ее в комедию. Хотя он и явился на акцию с фотоаппаратом на шее, чтобы запечатлеть негодование прохожих, запечатлели именно его на первой странице вечерней газеты «Нотисьяс графикас». В том же году Эстефано начал выступать в клубах. Его друг появлялся посреди представления, пробирался прямо к сцене и делал несколько снимков со вспышкой. А потом исчезал. В самом начале осени 1970 года они встретились за столиком в глубине и выпили за прошлое. Мартель уже был Мартелем, все называли его только так, но для Курчавого он все равно остался Тефано.

На днях я еду в Мадрид, сказал тогда Курчавый, а вернусь в черном самолете, с Пероном и Эвитой.

Перона сюда не пустят военные, поправил друга Мартель, и никому не известно, где сейчас тело Эвиты, если, конечно, его не выбросили в море.

Подожди, сам увидишь, гнул свое Андраде.

Через несколько месяцев Арамбуру был похищен какими-то юнцами, которые явились за ним прямо домой. Суд длился двое суток, на рассвете третьего дня его приговорили и всадили пулю в сердце. Заговорщиков искали несколько недель, и все без толку, пока однажды июльским утром кордовское отделение этой маленькой армии, бойцы которой называли себя партизанами, не порешило захватить поселок Ла-Калера, высоко в горах. Похищение Арамбуру было шедевром стратегической мысли; взятие Ла-Калеры, напротив, явилось верхом бездарности. Двое партизан погибли, остальные были ранены, а среди документов, которые в тот вечер попали в руки полиции, были и ключи к похищению Арамбуру. Удалось расшифровать имена всех заговорщиков, кроме одного: ФАП. Военные следователи посчитали, что эта аббревиатура относится к названию другой организации — Фронту атакующих перонистов, который за два года до этого удерживал в своих руках горы Тако Рало, к югу от города Тукуман. На самом же деле это были инициалы Фелипе Андраде Переса, он же — Волшебный Глаз, он же — Курчавый.