Сумеречная земля - читать онлайн книгу. Автор: Джозеф Максвелл Кутзее cтр.№ 32

Компанию интересовала легкая прибыль. Сам Ван Рибек посылал экспедиции в глубь страны в поисках меда, воска, страусовых перьев, бивней слонов, серебра, золота, жемчуга, черепашьих панцирей, мускуса, янтаря, шкур и всего чего угодно. Эти вожделенные предметы были объектами бартера. Взамен агенты Компании давали товары, заставлявшие шепотом передавать имя белого человека по всей Африке: табак, спиртные напитки, бусы и прочие стекляшки, металл, огнестрельное оружие, порох. Мы не будем здесь уподобляться комментаторам наших дней, изощряющимся в насмешках по поводу торговли того времени. Племена внутренних районов продавали свои стада за всякую ерунду. Это правда. Это была необходимая потеря невинности. Пастух, просыпавшийся после пьяного забытья под плач голодных детей, видел, что его пастбища навеки опустели, и усваивал урок грехопадения: нельзя вечно пребывать в Эдеме. Люди Компании лишь играли роль ангела с пылающим мечом в драме Божьего мироздания. Мы можем черпать утешение в этой мысли.

Замок интересовала легкая прибыль, но лишь до тех пор, пока это не было связано с дополнительными обязательствами. «Просим Дирекцию выделить для нашей команды еще 25 гессенских наемников. Набеги бушменов таковы и длина границы колонии настолько возросла, что необходимо установить пост для защиты дороги из Грааф-Рейнет, на которой две недели тому назад был убит свободный бюргер Биллем Барендт вместе с сыновьями и похищено две тысячи голов скота». Мы можем представить себе недовольство коменданта, которому пришлось писать такое письмо, и, следовательно, недоверие, с которым изучались прошения бюргеров о предоставлении прав на пастбища подальше от Замка, еще севернее. Мы можем лишь удивляться, что в 1758 году такие права были предоставлены Кутзее. Должно быть, он пользовался доверием. В то время как некоторые люди фронтира приезжали в Кейптаун всего раз в жизни, наряженные в самое лучшее, черное, в фургонах, запряженных волами, причем их невесты ради приличия следовали за ними в собственных фургонах, — приезжали, чтобы обвенчаться, Кутзее наведывался туда каждые год-два, со шкурами и бивнями. А потом снова на север. Флегматичный человек; его волы неуклонно делали две мили в час; сзади привязаны два бочонка с порохом; чай, сахар, табак; длинный хлыст из шкуры гиппопотама. В соответствующем месте я опишу его фургон.

Барроу обвиняет колонистов, которых неправильно называет крестьянством, в жестоком обращении со своими животными. Он приводит пример, рассказывая, как фермер разжег костер под упряжкой усталых волов2. Барроу — жертва многих восторгов и предрассудков европейского Просвещения. Он прибыл на мыс Доброй Надежды, дабы увидеть то, что ему хотелось увидеть: благородные дикари, ленивое, жестокое голландское крестьянство, бесплодная миссия цивилизации. Он дал свои рекомендации и отбыл: с Китаем покончено, с Африкой покончено, кто следующий? Но Барроу мертв, а его крестьянство живо. В любом случае Кутзее, смирный человек, который не разыгрывал из себя Бога, вряд ли мучил своих животных. (В этом контексте я не могу не процитировать самого известного из британских миссионеров, Джона Филипа, слова которого очень ярко свидетельствуют об участии его коллег в осуществлении имперской миссии: «В то время как наши миссионеры повсюду сеют семена цивилизации, социальный порядок и счастье, они с помощью самых безупречных мер расширяют британское влияние, сферу британских интересов и Британскую империю. Где бы ни водрузил миссионер свой штандарт среди племени дикарей, их предрассудки перед колониальным правительством исчезают, а их зависимость от колонии возрастает из-за создания искусственных потребностей»3. Да, дикарь должен прикрыть свою наготу и возделывать землю, потому что Манчестер экспортирует хлопчатобумажные ткани, а Бирмингем — лемеха. Мы тщетно будем искать в британском экспортере такие добродетели, как смирение, уважение и прилежание. В этой жизни, сказал Цвингли, именно работник ближе всех стоит к Богу.)

Как я уже отметил, Кутзее знали в Замке и ему там доверяли. Отсюда его право на землю, отсюда также его разрешение на охоту за пределами границы колонии. Потому что, хотя в колонии было все еще полно диких зверей, более крупных животных, например слонов и гиппопотамов, истребляли с такой энергией, что они удалились в дикую местность севера. Поэтому торговля слоновой костью зависела от бартера и от охотничьих экспедиций, представлявших немалую опасность: у Берчелла мы читаем о том, как охотника, некоего Карела Кригера, затоптал разъяренный бык, в то время когда количество белых взрослых мужчин составляло 5546 человек (по переписи 1798 года)4. Кригер — гораздо большая потеря, в пропорциональном отношении, нежели один из тысяч незаконнорожденных — рожденных рабынями от диких прародителей шотландцев, которых рабовладельцы держали для развода5. Сделав паузу, мы можем бросить взгляд сожаления на трусливую политику Компании относительно белой колонизации, опечалиться и изумиться малому приросту населения Нидерландов в XVIII веке (леность? самоуспокоенность?) и издать возглас восхищения Соединенными Штатами, у которых в тот же период белое население возрастало в геометрической прогрессии, а прирост местного населения так эффективно сдерживался, что к 1870 году индейцев стало меньше, чем когда бы то ни было. В ранней колонии Мыса каждый был незаменим. Однако в 1802 году единственный сын Кутзее был убит его рабами, и из всей семьи пощадили лишь его жену6.

Остается надеяться, что она снова вышла замуж.

14 июля 1760 года, в середине зимы, Кутзее отправился в свою северную экспедицию. Он взял с собой шесть слуг-готтентотов и двадцать четыре вола (две упряжки) для своего фургона. Путешествуя ночью, чтобы днем скот мог пастись, переходами по двенадцать часов, он следовал по маршруту экспедиции Ван дер Стела 1685 года. Он медленно продвигался в краю странных пирамидальных холмов из песчаника и песчаных равнин, где колеса увязали по самую ось. Источенные ветром и дождем, холмы представляли собой причудливое и меланхоличное зрелище. Ушло три дня на то, чтобы пересечь песчаную долину Верлорен-Валлей. Путешественники питались овцами, которых забивали (овцы Мыса с толстыми хвостами), и тем, что удавалось подстрелить, — скажем, южноафриканскую газель, живущую стадами. Готтентоты Кутзее не отказывались от своих прежних гастрономических привычек. Они вырезали куски мяса из мертвых животных и нарезали их спиралевидными полосками — это походило на то, как чистят яблоко, если шкурку срезают по спирали. Они зарывали эти полоски в золу костра и ели полусырыми. К счастью, другая привычка исчезла — возможно, она имела религиозное происхождение, хотя трудно сказать, что именно у готтентотов можно назвать религией. Этот обычай заключался в следующем: овце перерезали горло и распарывали брюхо, кровь стекала во внутренности, эту смесь размешивали палкой и с энтузиазмом выпивали, что считалось полезным для духа. Когда мы размышляем о подобной практике, то можем с благодарностью отметить, что при общении европейцев с готтентотами культурное влияние оказывалось исключительно первыми на последних. В дальнейшем нам еще представится случай покритиковать и другие обычаи готтентотов — когда можно будет в большей мере прочувствовать силу моей аргументации.

(«„…Атен татен, атен татен, — пели туземцы мыса Доброй Надежды морякам «Харлема», потерпевшим кораблекрушение, — атен татен, атен татен", — и пританцовывали»7. Отсюда название «готтентот».)