Он и вправду был ребенком, большим непослушным ребенком — Симон Аронович совершенно верно его охарактеризовал. Причем даже не подросткового возраста — иначе позволил ли бы Роальд, чтобы его обсуждали прямо при нем, употребляя по отношению к нему третье лицо — «он», «его», «ему».
— Так вы серьезно думаете, что за этим кто-то стоит? — нахмурился Костяков. — Может быть, у вас просто город такой бандитский?
— Город как город. По уровню преступности, кстати сказать, с Москвой не сравнишь.
— Ну то Москва… — Симон Аронович присел в кресло возле имитации камина и окинул взглядом содержимое завтрака на столе. — Вы позволите, я бутербродик возьму. Только что с самолета.
Аккуратно придерживая пальцем ломтик лососины, Костяков умял два бутерброда.
— Знаете что, Женя, — произнес он, вытирая губы салфеткой, — меня очень настораживает то, что вы рассказываете.
Он взял бутылку «Полюстровской» и, открыв пробку — она снялась очень легко, — поднес горлышко ко рту, игнорируя хрустальный стакан, по стенкам которого сползала пивная пена портера.
— Меня даже беспокоит не утечка информации, — медленно продолжал он, — а кое-что другое. Я не хотел бы сейчас вдаваться в детали, но…
Костяков снова отвел горлышко от рта и внимательно посмотрел на Голицына.
— Перед своим отъездом я получил кое-какие сведения, касающиеся людей, которые вкладывают деньги в нашего обожаемого Роальда, — со значением проговорил он. — Так вот, эти сведения представляют собой весьма серьзный повод для беспокойства.
— Вы думаете, что два покушения на Голицына как-то связаны с этой информацией?
— Не знаю, — пожал плечами Костяков. — Собственно, я и приехал, чтобы это выяснить. Собираюсь сегодня кое с кем тут встретиться.
Симон Аронович поднес горлышко ко рту и сделал один большой глоток минералки.
Второго не понадобилось.
Бутылка выпала из его рук и покатилась по ковру, весело шипя.
Роальд расширенными от ужаса глазами смотрел, как выплескивающаяся из зеленого сосуда жидкость мгновенно разъедает ткань, оставляя на своем пути черный след с отвратительным запахом.
Когда же бутылка подкатилась к его ногам, он дико завизжал и вскочил на подоконник, причем с его ноги слетел шлепанец.
Бутылка ткнулась в задник обувки и выдала хороший бульк. Тотчас же от шлепанца осталась облезлая тряпка с замахренными краями.
А вот Симон Аронович Костяков закричать уже не мог, хотя явно очень хотел, — серная кислота в один миг сожгла ему горло.
Я похолодела от мысли, что на месте менеджера мог бы оказаться мой подопечный. Вот и отвлекайся после этого на разговоры!
И снова милиция. Снова долгие допросы и снятие показаний. Пристальный опрос персонала. Слезы горничной, которая призналась, что, приготовив завтрак для постояльца, отлучилась в туалет, оставив столик в коридоре на несколько минут без присмотра.
«Все, — решила я для себя. — Немедленно перебираемся на квартиру».
Когда Роальд вновь обрел дар речи, мы уже ехали в такси по указанному мной адресу.
— У меня просто в голове не укладывается, — бормотал Голицын. — Как же так?..
— А вы попробуйте уложить, — обернулась я к нему с переднего сиденья. — Сейчас сядете в тихом месте и подумаете часик-другой. А потом ответите мне: кто и почему вас преследует.
— Но я ума не приложу…
— А вы приложите, — настоятельно посоветовала я. — Иногда это очень полезно.
Роальд не был расположен воспринимать мой юмор и, как мне показалось, скорее склонялся к тому, чтобы загасить состояние шока новой порцией алкоголя.
Но пусть даже и не мечтает! Теперь я буду решать, что ему надо, а чего — ни-ни.
И тут я вдруг поймала себя на забавной мысли: ведь ты, Женя, испытываешь к Роальду вполне материнские чувства. Тебе хочется оберегать и опекать этого дылду, заботиться о нем.
Разве ты не знаешь, что отсюда всего один шаг до влюбленности?
«Не-ет, — покачала я головой. — До этого мы доходить не будем. Постель не исключена, но не более того. Любовь мешает работе».
Кстати, неплохо бы подумать о том, кто теперь будет оплачивать эту самую работу.
Костяков, бедняга, мертв. А контракт со мной заключал именно Симон Аронович.
Захочет ли Роальд его продлевать? Мне, честно говоря, хотелось бы. Да и Голицын, судя по его потерянному виду, больше всего боится сейчас остаться без надлежащего присмотра.
— Здесь? — притормозил шофер на перекрестке. — С вас…
— Не здесь, — оборвала его я. — Еще немного покатаемся.
И я назвала адрес в другой части города. Шофер пожал плечами и развернул машину.
Пока мы ехали, я внимательно смотрела в зеркальце заднего вида, но «хвоста» за нами не обнаруживала. И тем не менее, когда мы доехали до заводской окраины, я снова велела шоферу изменить маршрут.
— Че вы такие нерешительные? — с улыбкой повернулся к нам водила. — Может, я в лесочке каком приторможу, там и устроитесь. У меня сиденье раскладывается и вообще. Винца возьмем…
При слове «винца» Роальд заметно оживился. Он вопросительно посмотрел на меня, но я отрицательно покачала головой. Никаких пикников.
Пусть шофер думает, что хочет (он явно принял нас за парочку, которая намерена «покувыркаться» в автомобиле), но расслабляться пока рано.
— Теперь все? — устало спросил шофер, когда через полчаса мы подкатили на окраину города. — Больше никуда не поедем?
Я расплатилась, дав водителю щедрые чаевые. Мы выбрались из машины, шофер помог выгрузить чемоданы и, пожелав нам хорошо провести время, отбыл, весело подмигнув нам на прощанье.
— А где мы будем жить? — спросил Роальд, в недоумении оглядывая широкое поле.
— Нам чуть подальше, — успокоила я его. — Чемоданы в руки — и вперед!
Пока мы вышагивали по утоптанной тропинке среди соснового леса, я пояснила Голицыну, что в интересах его же безопасности я сняла на неделю дачу у своего знакомого. Собственно говоря, даже не дачу, а самый настоящий загородный дом.
— А в городе было нельзя? — недовольно поинтересовался Роальд.
— Этот участок находится в городской черте, — спокойно ответила я. — В прошлом году границы города были расширены. Есть телефон, подведены все коммуникации. Так что теплый душ на ночь обеспечен.
— Но как мы будем отсюда выбираться? — продолжал расспросы Голицын.
— На моем автомобиле, — терпеливо объяснила я. — Я подогнала его сюда, пока ты давал показания в гостинице. Как видишь, все схвачено.
Я вдруг остановилась и, опустив на землю чемодан, спросила у Роальда:
— Кстати, дорогой мой, а куда ты намерен отсюда выбираться? Может быть, уже настало время посвятить меня в твои планы?