Дневник плохого года - читать онлайн книгу. Автор: Джозеф Максвелл Кутзее cтр.№ 42

Вопреки привычным для вас убеждениям, жизнь — это реально борьба. Это борьба всех против всех, и она ни на минуту не прекращается. Она и сейчас идет, здесь, в этой комнате. Что, станете отрицать? Аня старается спасти вас от меня и моих алчных поползновений. Вы стараетесь разбить наш с Аней союз. Я стараюсь поставить вас на место.

К концу целого дня работы передо мною стопка страниц, на которых изложены соображения, по привычке называемые мною «то, что я хотел сказать». Но вот я настроен более осторожно, и я задаю себе вопрос: Действительно ли эти слова, напечатанные на бумаге, являются тем, что я хотел сказать? Всегда ли хорошо, в феноменологическом аспекте, утверждать, что где-то в глубине души я, поняв, что хочу сказать, стал искать соответствующие вербальные символы, перемещать их так и этак, пока не достиг успеха в выражении того, что хотел сказать? Не будет ли точнее утверждать, что я играю фразой, пока слова на странице не начнут «звучать» или не «станут» правильными, и тогда прекращаю игру и говорю себе: «Вот это, наверно, и есть то, что ты хотел сказать»? Если так, кто решает, что правильно звучит, а что неправильно? Обязательно ли это я («я»)?

Но неужели весь процесс был бы иным, хоть сколько - нибудь менее запутанным, хоть немного более эффективным, будь я глубже погружен, по рождению и воспитанию, в язык, на котором пишу — другими словами, будь непреложность английского как моего родного языка, на котором я пишу, менее

Иногда, вспоминая свои комментарии к вашим суждениям, я краснею — в конце концов, вы всемирно известный писатель, а я всего лишь маленькая секретарша — но всякий раз я думаю: Может, вам было необходимо мнение, так сказать, снизу, суждение о ваших суждениях. Потому что я прямо чувствовала, как вы рискуете, вы же были в изоляции, безо всяких контактов с современным миром.

Вы, Хуан, мечтатель. Мечтатель, но при этом и интриган. Мы с вами оба интриганы (Аня — нет, Аня у нас простая душа), но я, по крайней мере, своей сущности не скрываю. Я интриган, потому что в противном случае меня бы остальное зверье в джунглях заживо сожрало. А вы интриган, потому что прикидываетесь не тем, кто вы есть на самом деле. Вы — одинокий глас совести, выступающий

сомнительной? Возможно, так происходит потому, что, если уж на то пошло, все языки — иностранные, чуждые нашей животной сущности. Однако в известном смысле английский язык — не абсолютно моя стихия; ощущение это слишком смутно, чтобы объяснить его словами. Просто так случилось, что я в некоторой степени овладел ресурсами именно английского языка.

Мой случай определенно не уникален. Например, среди индийцев — представителей среднего класса, немало таких, кто получил образование на английском языке, кто изъясняется по-английски на работе и дома (порой расцвечивая свою речь местными идиомами), кто плохо знает другие языки; однако, когда эти люди слушают собственную речь или читают ими написанное, их не оставляет неприятное ощущение фальши происходящего.

Помню, вы как-то сказали, что не станете помещать в книгу свои сны, потому что сны не считаются суждениями, тем более приятно видеть среди ваших гибких суждений сон, тот самый, который вы мне давным-давно рассказали, о вас и Эвридике. Конечно, я теперь думаю, нет ли в вашем сне скрытого призыва о помощи. Жалко, что вы такой одинокий. У каждого человека кто - то должен быть, на кого можно положиться.

за права человека и тому подобное, так вы себя позиционируете, но вот какой вопрос я себе задаю: Если он реально верит в эти самые права человека, что же он за них на деле не борется? Что у него в послужном списке? И вот каков ответ, согласно моим изысканиям: Его послужной список совсем не так уж крут. Если на то пошло, он пуст.

Вчера в одной передаче Антье Крог [47] читала свои стихи в переводе на английский. Если не ошибаюсь, это было ее первое выступление перед австралийской публикой. Поэзия Антье Крог отнюдь не камерная — Крог пишет об исторических событиях в Южной Африке, пришедшихся на годы ее жизни. Поэтическое мастерство соответствует поставленной задаче и не останавливается в развитии. Абсолютная искренность, подкрепленная острым женским умом, и бездонный колодец горького опыта. В ответ на ужасные зверства, которым она явилась свидетельницей, на боль и отчаяние, ими вызванные, Крог обращается к теме детства, будущего людей, к неистребимой способности возрождаться из пепла.

В Австралии ни один автор не сравнится с Антье Крог по накалу чувств. Мне кажется, Антье Крог — явление почти русское. И в Южной Африке, и в России люди порой ведут жалкое существование; но как же восстают против него гордые души!

Алан говорил, что вы сентиментальный. Не понимаю, почему. Сентиментальный социалист, вот как он вас называл. Разумеется, в уничижительном смысле. Я никогда всерьез не слушала Алановы проповеди, если они вас касались. Он думал, вы на меня слишком влияете, потому-то вас и невзлюбил. Хотя для вас, конечно, это не новость.

Вот я и спросил себя: Чего он на самом деле добивается этой своей книжкой? Прочтите эти страницы, говорили вы моей девушке (моей девушке, а не вашей), с тоской заглядывая ей в глаза, и скажите, что о них думаете — ну и какой тут напрашивается вывод? Хотите знать, к какому выводу пришел я?

В книге Хавьера Мариаса «Жизнеописания» [48] есть эссе о фотографиях писателей. Среди репродукций фотопортретов имеется фото Сэмюеля Беккета — Беккет сидит в углу пустой комнаты. Вид у него настороженный; вот и Мариас называет взгляд Беккета «затравленным». Вопрос: чем или кем затравлен, загнан Беккет? Наиболее очевидный ответ: Беккет загнан фотографом. Неужели Беккет действительно по доброй воле решил усесться в углу, в точке пересечения трех пространственных осей, и устремить взгляд снизу вверх, или это всё-таки фотограф его убедил? В такой позе, под десятью, или двадцатью, а то и тридцатью вспышками фотоаппарата, да еще когда над тобой нависает некто, трудно не чувствовать себя затравленным.

Известно, что фотографы приступают к фотосессии, уже имея предубеждения, зачастую из разряда клише, о том, что за человек объект съемки, и стараются подтвердить свои клише в снимках, которые они, в соответствии с идиомой, принятой в английском языке, берут, а не делают. Фотографы не только придают объектам съемки позы, диктуемые клише, но и, вернувшись в студию, выбирают из снимков максимально приближенные к клише. Вот мы и пришли к парадоксу: чем больше времени фотограф уделяет достоверности, тем меньше шансов, что он отдаст ей должное.