Шпана - читать онлайн книгу. Автор: Пьер Паоло Пазолини cтр.№ 28

Тут оба схватились за животы и принялись хохотать как одержимые. Плут даже подпрыгнул от восторга, и Кудрявый вдруг почувствовал, как что-то больно ударило его по ногам и загрохотало на кирпичном полу. Кудрявый опустил глаза и разглядел под столом “беретту”: не иначе, выскочила у Плута из-под ремня. Вот сучонок! — с яростью и восхищением подумал Кудрявый. Наверняка у Башки спер на Вилла-Боргезе! Может, и мои ботиночки к нему припрыгали? Плут быстро нагнулся, поднял пистолет и как ни в чем не бывало сунул за пояс.

Старика тоже порядком развезло: физиономия вытянулась и совсем поглупела. Он сидел и мечтательно щурился на свет загаженной мухами лампы.

— Ты бы хоть дочек нам показал, что ли! Карточки-то поди при тебе? — озорно крикнул Плут, а про себя подумал: как пить дать, страхолюдины, зато, как он бумажник вытащит, расколем его еще на литр и смоемся. Старик с готовностью достал бумажник, неуклюжими пальцами обследовал его, отделение за отделением, и вытащил фотографию девочки, снятой для первого причастия.

— Это она сейчас такая? — спросил Кудрявый, вдруг ощутив какую-то неловкость.

— Нет, нет, сейчас не такая! — забормотал старик и опять начал рыться в бумажнике.

Потом не утерпел и показал свое удостоверение личности. На фотографии он был при параде: в черном костюме с белым воротничком и волосы прилизаны, как у Руди. Бифони Антонио, сын покойного Вирджилио, родился в Ферентино 3.XI. 1896. Еще в бумажнике обнаружились три лиры мелочью, билет коммуниста, два заявления в страховую кассу и свидетельство безработного. Наконец он извлек другие фотографии. Кудрявый и Плут принялись их заинтересованно рассматривать.

— Ты глянь, какие красотки! — выдохнул Кудрявый, подкрепив слова красноречивым жестом.

— Я беру вот эту, — тихонько, чтоб не слышал старик, подхватил Плут. — А ты вон ту возьми.

От остерии до указанного стариком пункта им надо было пройти мимо Порта-Фурба, свернуть на Куадраро и срезать напрямик между домами; там за ними и начинаются огороды, с одной стороны примыкающие к городской бойне, с другой — тянущиеся, насколько хватает глаз, до самого горизонта.

На бойне стояла навозная вонь, смешанная с запахом фенхеля, а в центре двора зачем-то стояли обнесенные ветхим плетнем часы с боем, полностью разбитые, если не считать медного корпуса.

— Вон туда!

Старик оскалился, как голодный волк в предчувствии добычи, скрючился и на цыпочках засеменил вниз, туда, где кончалась покосившаяся изгородь и начинался ряд отдельных неровных балясин. По этим балясинам они и добрели до лесенки: меж нею и балясинами был узкий проем, а вернее, лаз, прикрытый шершавой дранкой и камышом. Старик начал их разгребать, опустившись на колени в промокшие от росы травы: подорожник, портулак, мальву, лебеду. Через эту дырку они наконец проникли в залитый лунным светом огород.

Как ни полон лунный диск, а изгороди на противоположной стороне огорода не разглядеть. Луна уже вскарабкалась высоко в небо, казалось, не хочет больше иметь дела с миром, вся погрузилась в свои небесные дела, а земле показывает задницу; однако же с этой серебристой задницы лился почти дневной свет, озаряя и присыпая белой пылью овощи и сорняки, торчавшие из утрамбованной земли упругими пучками. Слева в тени виднелась кривая, наполовину утопленная в лебеде сторожка, а вокруг нее простирались золотисто-зеленые заросли латука и порея. Там и сям валялись груды соломы и садовый инструмент, брошенный мужиками: благодатная земля сама о себе заботится, — на кой ее еще обрабатывать?

Но старик явился за цветной капустой и на всякую зелень даже глядеть не стал. В сопровождении юных сообщников, он не теряя времени, устремился по тропке к верному ориентиру — лопате, воткнутой, как палец, в грядку с цветной капустой. Слева и справа от нее проходили точно такие же грядки с огромными, круглыми головками цветной капусты.

— Налетай! — скомандовал старик, держа наизготовку нож, и стал отважно рубить кочаны направо и налево.

Двое подручных остановились, посмотрели на него, потом переглянулись — и ну хохотать. Так разошлись, что их, наверно, было слышно у самого Куадраро.

— А ну тихо! — цыкнул на них старик, выглянув из капустного леса.

Ребята на миг приумолкли. Каждый выбрал себе кочан с краешку, не углубляясь в чашу. За неимением ножей они выдирали капусту из жирной земли вместе с навозом, стеблем и корнем, бросали как попало в стариков мешок, а потом еще утаптывали ногами. А вскоре и вовсе разохотились поиграть кочнами в футбол.

— Цыц, я сказал! — снова прикрикнул старик.

Но Плут и Кудрявый все никак не могли угомониться — находили себе развлечения с мешком до тех пор, пока старикашка не взвалил его на спину и не побрел, шатаясь от тяжести. Тогда Плут как ни в чем не бывало его окликнул:

— Обождите чуток, синьор, мне бы по нужде сходить.

Не дожидаясь ответа, он расстегнул ремень, спустил штаны и начал с удовольствием облегчаться на мокрую траву. Кудрявый и синьор Антонио, раз такое дело, последовали его примеру, присели рядом под большой черешней, подставив луне призрачные зады.

Плут, сделав свое дело, начал распевать. Старик, присевший подле своего мешка, неодобрительно покосился на него и сказал:

— А между прочим, мой племянник за капусту полгода в тюрьме отсидел. И всего-то за один кочан. Хочешь и нас всех туда отправить?

Плут внял голосу рассудка и прикусил язык.

— Господин учитель, — решился спросить старика Кудрявый, благо, ситуация располагала, — а что у дочки вашей жених есть?

Плут опять было ударился в смех, но припомнив, что шуметь нельзя, зажал руками и рот, и нос, как будто от вони. Старик сердито глянул на этого придурка и, насколько позволяла поза, горделиво приосанился.

— Да нет, жениха нету еще.

Потом они с Кудрявым натянули штаны, застегнули ремни и двинулись за Плутом, который уже юркнул в дырку заграждения.

Очутившись на улице, друзья, как люди благородные, естественно не позволили, чтобы старик один надрывался, и стали тащить мешок по очереди, притворяясь, будто им ничуть не тяжело, но про себя ругаясь на чем свет стоит. А синьор Антонио гордо шествовал впереди, довольный, что нашел дурачков себе в носильщики. С трудом доплелись они до Порта-Фурба с ее лачугами, пустырями, стройками и бараками; как только впереди замаячила Боргатадельи-Анджели, что расположена между Торпиньяттарой и Куадраро, старик светским тоном изрек:

— Может, зайдете в гости?

— Ну что вы, что вы! — запротестовали в один голос Плут и Кудрявый, а про себя согласно подумали: еще б ты нас не пригласил, старая сволочь!

Немощеные улицы Боргата-дельи-Анджели в этот час были пустынны; над ровными рядами народных домов распростерлось небо, с которого еще не скрылась луна.

Дверь дома, где обитал синьор Антонио, была отворена. Они вошли и стали подниматься: один марш, другой, третий, бесчисленные ступеньки, двери, окошки, выходившие во внутренний дворик, — все обшарпанное, на стенах углем намалеваны похабные картинки. Старик позвонил в звонок семьдесят третьей квартиры, а друзья встали позади, как два адъютанта. Спустя некоторое время им открыла старшая дочь старика.